|
АМАДЕО МОДИЛЬЯНИ
«Счастье – это ангел с печальным лицом» Амадео Модильяни. Андре Мальро, французский искусствовед писал: «Несметные сокровища таятся в пещере, но чтобы художнику найти их, ему необходима волшебная лампа». Мой рассказ покажется Вам, быть может, очень личным, но он освещен волшебной лампой любви и сострадания к гениальному художнику. Его жизнь трагична и поучительна как древняя, библейская притча о страдальце Иове или о блудном сыне, так и не возвратившемся домой. В Париже на кладбище Пер-Лашез на одном из надгробий написано: «Амадео Модильяни, художник. Родился в Ливорно 12 июля 1884 года. Умер в Париже 24 января 1920 года. Смерть настигла его на пороге славы». Амедео Модильяни родился 2 июля 1884 года в Ливорно, городе моряков, корабельных мастеров и торговцев. Еврейская община города состояла, в основном, из сефардов- испанских евреев появившихся в 16 веке по приглашению могущественных герцогов Медичи. Просвещенные и лишенные многих предрассудков своего века Медичи призвали евреев, дабы оживить торговлю в подвластных им землях. И они с лихвой оправдали ожидания своих покровителей - энергичные и образованные, имеющие надежные связи с Амстердамом, Турцией и всем Востоком они быстро превратили маленькую приморскую деревушку в крупный порт, которому через сто лет был дан статус вольного города. В Ливорно евреям жилось вольготно и свободно, с основания города они пользовались такими привилегиями, каких евреи не имели нигде. Со стороны матери, Евгении Гарсен, Амадео происходил из богатого старинного испано-еврейского рода просвещенных и предприимчивых негоциантов. 15 летней девочкой Евгению Гарсен сосватали за Фламинио Модильяни, с которым до этого даже не была знакома. Она попала в семью, оставившую время своего расцвета далеко позади. К моменту рождения мальчика, финансовое положение семьи стало настолько плачевным, что синьор Модильяни вынужден был объявить себя банкротом. Амадео (дословно любимый богом) появился на свет Божий в тот момент, когда в родительский дом явились чиновники забирать описанное за долги имущество. Но по счастью в итальянских законах существовала странная статья, запрещавшая конфисковать кровать роженицы, поэтому домочадцы навалили на мать и дитя гору семейных пожитков. Мать увидела в этом событии дурное предзнаменование для новорожденного, и оказалась права, нужда и бедствия впоследствии ходили за Амадео по пятам всю его недолгую жизнь. После рождения Амадео, четвертого ребенка, Евгения Модильяни оставляет своего неудачливого мужа и поселяется с детьми отдельно. Трудности не сломили, энергичную, блестяще образованную и красивую женщину. Владея несколькими европейскими языками, она организовала и для детей частную школу, зарабатывая еще литературными переводами и публикациями романов на английском языке. Амедео был любимым ребенком, и Евгения ведет подробный дневник, куда с рождения записывает все важное о жизни малыша Дэдо. Не вполне ясно, в каком возрасте стал проявляться талант Амадео. Но когда ему исполнилось 11 лет, внимательная, чуткая и обожавшая сына Евгения записывает в дневнике: «Характер у мальчика всё ещё не сформировался и мне трудно сказать, что я о нём думаю. Он ведет себя как балованное дитя, но не скажешь, что он лишен ума и способностей. Нам придется подождать, чтобы увидеть, что же скрывается внутри этого кокона. Быть может, художник?» Амадео унаследовал не только красоту матери, но и ее неукротимую тягу к духовной свободе и творчеству. Он получил блестящее домашнее образование и в последствии не раз поражал своих друзей эрудицией и свободным владением европейскими языками. Мальчику исполняется 14 лет. «Желание рисовать было огромным», пишет его мать в своем дневнике «он ничего не хочет знать, кроме живописи, занимается ее с утра до вечера каждый день, и его пылкая увлеченность удивляет и покоряет меня». Модильяни поступает в художественную школу, сначала в Ливорно, а затем продолжает образование в Риме и Флоренции. Здоровье художника было слабым, он постоянно болел и даже был две недели при смерти, перенеся тяжелейшую форму тифа, а в 1900 он заболевает чахоткой. Занятия живописью пришлось на время прервать. Но даже серьезное лечение и горячее солнце Италии не смогли навсегда избавить Амадео от этого недуга. В 1906 году Модильяни покидает Италию и отправляется в Париж, тогдашнюю столицу авангардного искусства. "Я хотел увидеть собственными глазами то, о чем слышал так давно: эту революцию видения, это чередование красок и линий, которые искусно сливались в один цвет, в одну форму. В своем городе я этого увидеть не мог, потому что солнце искусства сияло только над Парижем". Так писал Марк Шагал, покидая родной Витебск. Двадцатидвухлетний, ослепительно красивый и элегантный, в черном костюме идеального покроя с пелериной, при галстуке, шляпе и перчатках Модильяни прибывает в Париж. Он окрылен, полон надежд и пишет своему другу в Италию: «Мне бы хотелось, чтобы моя жизнь растекалась по земле бурным, радостным потоком. Что-то плодоносное зарождается во мне и требует от меня усилий». Амадео селится в респектабельном отеле, как и положено молодому человеку из приличной семьи. В комнате пианино, на окнах висят плюшевые портьеры, а на стенах репродукции классиков. Но не прошло и месяца, как Модильяни из приличного отеля перебирается в крохотную мастерскую на Монмартре, а черный итальянский костюм отправляется к старьевщику и на Амадео теперь вельветовая, в широкий рубчик куртка и брюки ржавого цвета, желтая, шелковая рубашка и широкополая черная шляпа. Этот яркий наряд, купленный по случаю у разорившейся театральной труппы, дополняет оранжевый шелковый бант и красный шарф, завязанный наподобие кушака. Никто так не одевался на Монмартре и никто не мог бы с такой элегантностью его носить. Современники всегда отмечали что Модильяни, даже в периоды самой непроглядной нищеты, сохранял привычки аристократа. Особенно всех удивляла редчайшая для той поры привычка - ежедневно мыться в тазу. С этим тазом он никогда не расставался, таская его с собой в бесконечных скитаниях из мастерской в мастерскую. Художники неслучайно облюбовали Монмартр. В те годы это был по-деревенски уютный, тихий район, где можно было за копейки снять для работы крохотную мастерскую. Монмартр был застроен старыми одно и двухэтажными домами с черепичными крышами и мансардами. За низенькими заборами цвели грушевые и вишневые сады, а по склонам холма вился виноград. Спокойные, узкие улочки поднимались на самый высокий парижский холм, с которого можно было увидеть весь город как на ладони. Модильяни поступает в Академию живописи и быстро становится своим среди парижской богемы. Художника звали в семье «Дэдо», друзья же прозвали, сократив длинную итальянскую фамилию – Моди, что по - французски значит «проклятый», «демон». Моди учится в академии художеств, много и напряженно работает, участвует в выставках и салонах, занимается не только живописью, но и скульптурой. Но критики, маршаны и знатоки живописи его не замечают. Модильяни любил старых мастеров, прекрасно знал современную живопись, но кубизм, импрессионизм, футуризм и прочие «измы» не оказали на его творчество никакого влияния. Когда Моди задавали вопрос о его творческой манере, то он отвечал с некоторым высокомерием: «Это стиль Модильяни. Если художнику нужна этикетка, то он погиб.» По выражению Апполинера он был «отважным странником в поисках самого себя». Моди пишет только портреты и обнаженную натуру. "Человек - вот что меня интересует. Человеческое лицо - наивысшее создание природы. Для меня это неисчерпаемый источник". У художника всегда была какая-то обостренная чуткость к чужому страданию, он сам был беден, одинок и по-детски беззащитен. По Модильяни - «Жизнь – это детский сад устроенный злыми взрослыми». Моди, гонимый необъяснимой тревогой, и творческим беспокойством, будто желая обмануть злой рок и перехитрить свою судьбу, без конца переезжает с Монмартра на Монпарнасс и обратно. За пять лет с 1909 по 1914 год он сменил не то десять, не то двенадцать адресов. Илья Эренбург, живший в те годы в Париже, был знаком с Модильяни. Вот что он пишет: «Он мог бы писать заказные портреты, которые бы нравились заказчикам и критикам, но Модильяни не умел ни лгать, ни приспосабливаться…. Он был очень прямым и гордым. Я видел его в тяжелые дни и в дни просветов, видел спокойным, чрезвычайно вежливым, гладко выбритым с бледным чуть голубоватым лицом, видел и неистового, обросшего черной щетиной. Этот Модильяни громко говорил и пронзительно вскрикивал как птица. Он создал множество портретов, на которых изображены люди их печаль, нежность и обреченность. Его холсты не случайные видения – это мир, осознанный художником, обладавшим необычайным сочетанием детскости и мудрости, непосредственности и внутренней чистоты. Быть может кто-то скажет что у его женщин на картинах через - чур длинные шеи или через - чур длинные руки. Как будто картина это анатомический атлас. Модильяни знал, конечно, сколько позвонков приходится на шеею, но он знал и другое, сколько лет в одном таком году как 1914. И если менялись вековые понятия человеческих ценностей, как мог художник не увидеть изменившимися лица своих моделей». «Его искусство дышит элегантностью, плавные линии, кажутся не линиями, а их духом, они движутся с грацией сиамской кошки и никогда не могут стать толстыми и неуклюжими. Его рисунки были беззвучными беседами, диалогами между линиями и нами. Он подчинил нас своему подчерку. Это мистерия гения» - писал о творчестве Модильяни поэт Кокто. Он жил и работал неистово, «творить как Бог, владеть, как король, работать как невольник» говорил он, заполняя свои тетради бесчисленными рисунками. О покое и гармонии его работ пишут все исследователь его творчества, но мало кто знает, какой ценой достигалась эта гармония. «Знаете, чтобы передать на полотне этот сочный, ликующий розовый надо было много выстрадать… поверьте мне» писал великий Сезанн. В 1914 году Моди знакомится с Леопольдом Зборовским, ставшим для него ангелом хранителем. Збо был самый необычный и бескорыстный из всех парижских галеристов или как их называют во Франции маршанов. Он происходил из состоятельной польской аристократической семьи, писал стихи и приехал в Париж учиться филологии. Но жизнь распорядилась иначе. Первая мировая война подорвала благосостояние семьи, пришлось зарабатывать на жизнь. Обладая вкусом и интуицией, он занялся сначала антиквариатом, а затем продажей картин. Збо первым почувствовал талант Модильяни и чтобы помочь ему продавал драгоценности жены и свою собственную одежду. В искусство Модильяни Зборовский влюбился с первого взгляда и сразу уверовал в его великое будущее. Збо и его жена как могли заботились о Моди. Они приютили Моди в своей квартире, платили ему какое-то содержание, снабжали красками и моделями. Эта маленькая семья проявляла необычайную и трогательную терпимость по отношению к художнику, умевшему быть и невыносимым и бесцеремонным. Только понимание грандиозности его таланта и доброта, которой обладали Зборовские помогли всем троим сохранить трогательную и нежную дружбу. Они легко мирилась с его буйным нравом, выходками и неожиданными ночными вторжениями. Только один раз жене Зборовского изменила выдержка, когда Моди в отсутствии хозяев, не найдя под рукой холста, украсил одну из дверей их квартиры живописным портретом Сутина, которого Ханна Зборовская не выносила. Модильяни мечтал создать свой храм Красоты, создавая образы прекрасных женщин с вытянутыми лебедиными шеями. Они расцветали на его портретах, подобно ярким и диковинным цветам. Француженки, польки, итальянки, еврейки и русские. Аристократки, художницы, поэтессы, служанки, цветочницы, торговки, натурщицы - такие разные и такие похожие - все они женщины Модильяни. Женщины всегда любили его и искали его любви. В 1910 году в знаменитом кафе «Ротонда», он увидел изящную, хрупкую женщину, поразившую его необычной и царственной красотой. Это была Анна Ахматова. Она тоже, конечно, обратила внимание на божественно красивого итальянца. «У него была голова греческого Бога и глаза с золотыми искрами – он был не похож ни на кого на свете. Я знала его нищим, и было непонятно чем - он живет. Как художник он не имел ни тени признания. Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: все, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его - очень короткой, моей - очень длинной. Дыхание искусства еще не обуглило его. Но будущее, которое бросает свою тень задолго перед тем, как войти стучало в окно. И все божественное в Амадео искрилось сквозь какой-то мрак». Оба впоследствии стали знаменитыми на весь мир: она – при жизни, он – после смерти.
Мне с тобою пьяным весело. 1911, Париж. Они страстно любили поэзию и самым важным в жизни считали духовную свободу и поиск собственного творческого пути. Их дороги пересеклись в Париже. Они разговаривали на чуждом для обоих французском языке: ведь она была русская, а он – итальянец. Настоящая история их любви долгое время была для всех тайной. Но обоих выдало творчество: ее - стихи о нем и его – рисунки, на которых изображена она царственная, гибкая и нагая.
В синеватом Париж тумане. Модильяни осаждали толпы влюбленных женщин, но он мечтал и ждал одну-единственную, которая станет его вечной, настоящей любовью. Ее образ не раз приходил к нему во сне. Это произошло в 1917 году, он встретил Жанну Эбютерн. Одни вспоминают, что впервые они встретились на карнавале. Другие, что Амедео заметил ее в Академии живописи, третьи утверждают, что они встретились в кафе. Увидев ее, как гласит легенда, он сразу же стал писать ее портрет. Амедео было тридцать три, Жанне девятнадцать. Она была женственная, маленькая с длинной лебединой шеей, с тяжелыми темно-золотыми косами и светлыми глазами. У нее были мягкие манеры и мечтательно отсутствующий взгляд, она напоминала птицу, которую легко спугнуть. Друзья за необычный цвет волос прозвали ее фасолинкой. Жанна была кроткой, молчаливой и нежной, говорила тихо, никогда ни глотка вина, одевалась скромно, но выглядела всегда изящной и женственной. Лицо ее казалось еще моложе, трогательней и прозрачней оттого, что на нем не было ни краски, ни пудры. Жанна полюбила Моди, и пошла за ним и на жизнь и на смерть. Она стала его последней и верной спутницей жизни. Двадцать девятого ноября 1918 года у них родилась дочь. «Законные оформления» не были совершены: и малютку зарегистрировали как дочь Жанны Эбютерн от неизвестного отца. Впрочем, когда Моди узнал, что Жанна беременна во второй раз, он написал ей какое-то сумбурное заявление о намерении оформить брак, но они так и не успели стать законными мужем и женой. Здоровье Моди совсем расстроилось, не помогали ни поездки в Италию, ни на юг Франции. Сохранился карандашный портрет Амедео, того периода нарисованный Жанной. Она чутко уловила его изменившийся от болезни облик, его внутреннюю духовную сосредоточенность. Он сидит за круглым столом в накинутом на плечи пальто и шляпе. Он читает какую-то книгу, плотно сжав вытянутые вперед руки. На столе трубка, пепельница, графин, стакан и большая керосиновая лампа с клетчатым абажуром. Любовь Жанны, рождение ребенка ничего не изменило в беспорядочной жизни художника. Никакого уюта, никакого быта в промозглой и холодной мастерской, состоящей из двух узких комнат, покрашенных художником оранжевой краской. Он уходил, а она оставалась дома одна. С маленьким ребенком. Без денег. Но никогда ни слова упрека. А он как одержимый без конца писал Жанну, писал ее портреты один за другим. Есть что-то избыточно личное в портретах Жанны Эбютерн, как будто нам дают читать интимное письмо или услышать слова, которые можно прошептать только на ухо. Особая душевная распахнутость, черты, которые дозволено видеть лишь одному человеку в особые минуты. Дела Моди никак не хотели поправляться – все та же нищета, все то же невнимание критиков и маршанов и все то же отчаянье. Единственная выставка, организованная в 1917 году, не имела успеха и закончилась скандалом. «Большая обнаженная», выставленная в витрине галереи, показалась полицейскому комиссару неприличной: картину пришлось убрать, а выставку закрыть. Надежда сменялась отчаяньем, и в иные минуты Моди казалось, что он чувствует за своей спиной дыхание смерти. Однажды он зашел к своей подруге Сюзане Валадон. Придя к ней он сначала попросил выпить, а потом вдруг запел по-еврейски что-то протяжное и заплакал. Это был кадиш, еврейская заупокойная молитва. Он не мог сидеть дома, и бесцельно кружил по ночному Парижу, перебираясь из одного кафе в другое. Жизнь стремительно катилась к финалу. Наступила роковая зима 1919 года. В это время Моди стал уже пугающе худ и слаб, кашлял, но лечится отказывался наотрез. Пил он теперь отчаянно, и к себе никого не подпускал. Скульптор Осип Цадкин так описывает Моди. «Он похудел и выглядел больным, пьянел от одной рюмки. Присаживался к каким-нибудь своим друзьям и все время рисовал. Иногда вдруг начинал что-то петь, хриплым голосом, трудно дыша. Слова были непонятны, и мелодию было трудно уловить. Но его это не заботило, он пел себе и пел свою нестройную, прерывистую и сдавленную песню.» Его отчаянье дошло до предела – порой почти до безумия.
Заклинанье…шум… Эти стихи Моди написал незадолго до смерти. «Последний месяц Амадео мечтал поехать в Италию с женой и дочкой. Ждал только вторых родов жены. Мои советы немедленно уехать в какой-то санаторий, оставались безрезультатными. Когда я ему говорил, поезжай лечиться, он смотрел на меня как на врага и отвечал «Не читай мне нотаций» Он ведь был дитя звезд, и реальная действительность для него не существовала» так вспоминал последние дни жизни Моди Леопольд Зборовский. 19 января 1920 года. В тот вечер холодный, бурный и ветреный он бродил по улицам, и надрывно кашлял. Ледяной ветер раздувал за спиной его куртку. Он был беспокоен, шумен и почти опасен. Друзья советовали отправиться домой, но он продолжал бессмысленное ночное кружение. На другой день ему стало совсем плохо, и он слег. Навестившие Моди соседи по мастерской увидели его лежащим в горячке в постели. Беременная на восьмом месяце Жанна примостилась тут же рядом. В комнате было ужасно холодно. На мольберте просыхала его последняя работа. Бросились за врачом. Положение все ухудшалось. Он был уже без сознания. 22 января 1920 года Моди положили в больницу Шаритэ для бедных и бездомных. В бреду он повторял только два слова: «Care Italia, care Italia» («Милая Италия, милая Италия»). Через два дня его не стало. Он умер без десяти девять вечера. На следующий день, придя в больницу, Жанна долго всматривалась в лицо Амедео, а потом вышла, так и не повернувшись к нему спиной. Отец побоялся оставить ее одну, и забрал к себе домой. Она не плакала, все время молчала. Наступила ночь, все разошлись по комнатам. Брат несколько раз заходил к ней в комнату, и всякий раз заставал у открытого окна. Под утро задремал, разбудил его стук открывающегося окна. На рассвете в четыре часа утра беременная Жанна выбросилась из окна шестого этажа и разбилась насмерть. Старое кладбище Пер Лашез. Пройдя мимо надгробий великих писателей, артистов, художников, мы подходим к могильной плите на которой две надписи: «Амадео Модильяни, художник. Родился в Ливорно 12 июля 1884 года. Умер в Париже 24 января 1920 года. Смерть настигла его на пороге славы». А рядом еще надпись «Жанна Эбютерн. Родилась в Париже в апреле 1898 года. Умерла 25 января 1920 года. Верная спутница Амадео Модильяни, не захотевшая пережить разлуку с ним.» Он умер молодым, но исполнил, чего желал, - заметил скульптор Жак Липшиц, вспоминая слова Амадео о том, что единственное к чему стремился художник – это прожить жизнь, пусть короткую, но насыщенную.» Огромное количество работ, созданных художником за столь короткий срок говорит о том, что это был человек, который торопился не только жить, но творить.. На аукционе в галерее Сотбис 21 июня 2004 года самым дорогим оказалось полотно Модильяни 1918 года «Мальчик в голубом пиджаке.» Оно ушло за 11, 2 млн. долларов – в два раза больше объявленной цены. Директор картинной галереи МЕОЦ Юлия Королькова.
|
