|
МАРК ШАГАЛ
Значение слова Творец, согласно словарю, не только Б-г, но и сочинитель, а слово творить, это и давать бытие и созидать. В иврите корни слов «рисование» и «созидание» состоят из одних и тех же букв. Марка Шагал был убежден, что тайны мироздания открываются только взволнованной душе, что между религией и искусством, не существует резкой грани и Б-г проявляется в самых обыкновенных, обыденных вещах. Миссия художника, писал Шагал, состоит в том, чтобы показать скрытую за привычным обликом вещей их таинственную, божественную природу. Марк Шагал родился на окраине Витебска, в районе Песковатики, где в основном жила еврейская беднота. Здесь, как и в других городах черты оседлости, евреи занимались ремеслом и мелкой торговлей. Типичными «еврейскими» профессиями того времени были - портной, скорняк, сапожник и часовщик, а среди образованных евреев, попадались врачи и музыканты. В Витебске работали четыре ремесленника очень редкой профессии – пергаментщики. Они выделывали телячьи шкуры и изготовляли пергамент для свитков Торы. Работы у ремесленников всегда хватало: для одной книги нужно было изготовить 56 метров пергамента, а в городе было 60 синагог и молельных домов. Раскинувшийся по берегам трех рек Витьбы, Двины и Лучесы Витебск выглядел необычайно живописным. Илья Репин сравнивал его с испанским Толедо и считал одним из самых красивых городов России. Витебские пейзажи навсегда потом поселятся на картинах художника. Отец художника Хацкель Мордух работал грузчиком в лавке торговца селедками. Человек он был глубоко религиозным, тихим и добрым. Марк Шагал писал о нем: «Вы когда-нибудь видели на картинах флорентийских мастеров фигуры с длинной, отроду не стриженной бородой, темно-карими, но как бы и пепельными глазами, с лицом цвета жженой охры, в морщинах и складках?Это мой отец. Он перетаскивал огромные бочки, и сердце мое трескалось, как ломкое турецкое печенье, при виде того, как он ворочает эту тяжесть или достает селедки из рассолазакоченевшими руками. Иногда же его лицо, то мертвенно-, то изжелта-бледное, освещалось слабой улыбкой.Долговязый и тощий, отец представляется мне загадочным и грустным. Каким-то непостижимым. Всегда утомленный, озабоченный, только глаза светятся тихим, серо-голубым светом. Мать Фейга Ита, дочь мясника из Лиозно была женщиной прочно стоящей на земле, словоохотливой, веселой и деятельной. Много лет спустя, после кончины матери, живя в за границей Шагал напишет о ней пронзительные, нежные слова:«Столько лет прошло с тех пор, как ты умерла! Где ты теперь, мамочка? На небе, на земле? А я здесь, далеко от тебя. Мне было бы легче, будь я к тебе поближе, я быхоть взглянул на твою могилу, хоть прикоснулся бы к ней. Ах, мама! Я разучился молиться и все реже и реже плачу.Но душа моя помнит о нас с тобой, и грустные думы приходят на ум. Я не прошу тебя молиться за меня. Ты сама знаешь, сколько горестей мне суждено. Скажи мне, мамочка, утешит ли тебя моя любовь, там, где ты сейчас: на том свете, в раю, на небесах?Смогу ли дотянуться до тебя словами, обласкать тебя их тихой нежностью?» Шагал в своем характере и творчестве объединил черты и отца и матери. 6 июля 1887 года в два часа пополудни, когда в маленьком домике, на свет появился первенец четы Шагал Моисей, в городе вспыхнул пожар - загорелись лавки на площади. Из-за поднявшегося сильного ветра огонь перекинулся на соседние дома и превратил окраину города в бушующее море пламени. Витебскому губернатору докладывали: «Нет слов, чтобы выразить того ужаса, который овладел жителями. Ударили в набат все колокола, поднялся плач евреек и детей, который сливался с жалостным мычаньем пришедших с поля стад…. К счастью, после бури выпал проливной дождь, продолжавшийся несколько часов, и только он один спас Витебск от окончательной погибели.» Пожар утихомирился только к ночи. Чтобы спасти мать и дитя, родственники перетаскивали кровать роженицы с места на место подальше от огня.Вспоминая рассказы матери о дне своего появления на свет, Марк Шагал писал: «Может быть, поэтому я всегда постоянно взволнован.» В довершении ко всем бедам, родившийся мальчик не подавал голоса. « Родился я мертвым. Не хотел жить. Этакий вообразите себе, бледный комочек, не желающий жить. Его кололи булавками, окунали в ведро с водой, и, наконец он слабо мяукнул. В общем, я мертворожденный»: так писал о своем рождении Марк Шагал в книге «Моя жизнь». Семья быстро росла и вскоре, один за одним появились на свет его младший брат и восемь сестер. Моисей красивый и изящный, со своими вечными фантазиями и обмороками был непохож ни на кого в семье. Он пишет стихи, играет на скрипке, поет в синагоге, рисует. Он страстно любит свой город и с наслаждением часами может разглядывать его, забравшись на крышу. «Ребенком, несмышленышем, глядел я на тебя с нашего порога. И ты весь открывался мне. Если мешал забор, я вставал на приступочку. Если и так было невидно, залезал на крышу. А что? Туда и дед забирался.И смотрел на тебя сколько хотел». Образование мальчика началось по традиции с изучения Торы и иврита, а затем его определяют в городское ремесленное училище. И быть бы ему как отец рабочим, как дяде парикмахером или резчиком скота как дед, но в душе мальчика «жила и тревожила краска, которая мечтала о какой-то особой синеве». Мальчик чувствовал, что он непохож на других и молился: «Господи, Ты, затерявшийся в дальних высях за тучами или где-нибудь здесь, за будкой сапожника, Господи, помоги мне раскрыть свою душу, душу неприкаянного заики, не находящего себе места, укажи мне путь! Я не хочу быть похожим на других. Я хочу видеть мир по- новому…» И в один прекрасный день, напишет Шагал, и добавит, а других и не бывает на свете, когда мама сажала в печку хлеб на длинной лопате, я подошел, тронул ее за перепачканный мукой локоть и сказал: -- Мама... я хочу быть художником. И мама отводит его к единственному в городе учителю рисования Иегуде Пэну. Иегуда Пэн – ученик Ильи Репина, окончил два курса Петербурской академии живописи и организовал в Витебске художественную школу. Писал он реалистические, тщательно выписанные картины, посвященные еврейскому местечковому быту. Прозанимавшись у Пэна два месяца, Марк понимает что это не его путь. “«Я чувствовал, что если останусь в Витебске – зарасту мхом. В Витебске тогда было много столбов, свиней и заборов, а художественные дарования дремали. Оторвавшись от палитры, я умчался в Питер”. Марку, так теперь его зовут, восемнадцать лет, в кармане у него временный «вид на жительство» и двадцать пять рублей выпрошенных у отца. Ни угла, ни профессии. Но он твердит себе «Главное- искусство, главное - писать, причем не так, как все. А как? Даст ли мне Бог, или уж не знаю кто, силу оживить картины моим собственным дыханием, вложить в них мою тоску и мольбу о спасении. Шагал перебивается случайными заработками, устраивается работать то ретушером к фотографу, то пишет вывески. Ночует, где придется и иногда делит одну койку на двоих. «В Петербурге я жил без всяких прав, без крыши над головой и без гроша в кармане.И часто с завистью посматривал на керосиновую лампу, зажженную на его столе."Вот, - думал я, горит себе и горит. Съедает, сколько хочет керосина, а я? "Еле-еле сижу на стуле, на самом кончике. Стул, и тот не мой. Стул есть, комнаты нет.Да и посидеть спокойно не могу. Мучает голод. Завидую приятелю, получившему посылку с колбасой.Не один год мне снился по ночам хлеб с колбасой.Жизнь художника осложняется еще и тем, что евреям не разрешалось жить в Петербурге без особого на то разрешения – его приходилось добывать всеми правдами и неправдами. Однажды, когда Шагал возвращался из Витебска в Петербург с просроченным видом на жительство его арестовали и отправили в тюрьму, но там ему бездомному и голодному даже понравилось. Он пишет в книге «Моя жизнь»: «Господи! Наконец мне спокойно. Уж здесь-то, по крайней мере, я живу с полным правом. Здесь меня оставят в покое, я буду сыт, и, может быть, даже смогу вволю рисовать? Нигде мне не было так вольготно, как в камере, куда меня привели облаченным в арестантскую робу, предварительно раздев догола. Мне нравился цветистый жаргон воров и проституток. И они не задирали, не обижали меня! Напротив, относились с уважением.Позднее меня перевели в изолированную камеру, где я сидел с придурковатым стариком….В этой камере на двоих, где каждый вечер ровно в десять неукоснительно выключался свет, так что нельзя было ни читать, ни рисовать, я мог, наконец, выспаться. И снова мне снились сны. Мне представлялась большая и пустая комната. Только кровать в углу, и я на ней лежу один. Темно. Вдруг разверзается потолок, гром, свет - и стремительное крылатое существо врывается в комнату в клубах облаков. Тугой трепет крыльев. Ангел! - думаю я. И не могу открыть глаза - слишком яркий свет хлынул сверху. Крылатый гость облетел все углы. Снова поднялся и вылетел в щель на потолке, унося с собой блеск и синеву. И снова темнота. Я просыпаюсь. В Петербурге Шагал пишет картины, меняет школы и учителей и нигде подолгу не задерживается: Рериха сменяет Добужинский, потом Бакст, у которого он проучится два года. Время от времени Шагал возвращается в свой любимый город и в один из наездов знакомится со своей будущей женой Беллой Розенфельд. Первую встречу ней он описывал как озарение. Я увидел ее и вдруг чувствую... ее молчание — это мое молчание. Ее глаза — мои, как будто она давно уже знала меня, знала все о моем детстве, о моем настоящем, о моем будущем. Как будто она наблюдала за мной, угадывала меня, хотя я вижу ее впервые. Я почувствовал, что она — моя жена» Красивая, образованная Белла Розенфельд была дочерью богатого витебского ювелира. Она хотела стать актрисой и занималась в студии Станиславского, но, актрисой ей стать было не суждено, она повредила ногу, и с мечтой о театре пришлось расстаться. Через год после знакомства Белла и Марк стали женихом и невестой. Белла поверила в талант Шагала безоговорочно и навсегда. Свадьба казалась для всех делом решенным, но состоялась она только спустя четыре года. В Петербурге Шагал знакомится с известным юристом, издателем и депутатом I Государственной думы Максимом Винавером, который стал первым покупателем его картин и меценатом. Винавер убеждает художника уехать учиться в Париж, и даже назначает ему ежемесячное пособие. «Я хотел увидеть собственными глазами то, о чем слышал так давно: эту революцию видения, это чередование красок и линий, которые искусно сливались в один цвет, в одну форму. В своем городе я этого увидеть не мог, потому что солнце искусства сияло только над Парижем.Витебск я тебя покидаю. Оставайся один со своими селедками».В Париже Шагал селился в знаменитом «Улье» и оказывается в самой гуще интеллектуальной жизни Парижа. Как и все в «Улье» он голодал и бедствовал и только огромное расстояние, отделявшее его родной город от Парижа, помешало сбежать домой тут же, через неделю или месяц. В Париже ему приходится учиться всему заново. «Мои русские картины были без света, – в России все сумрачно и имеет серовато-коричневый оттенок… В Париже произошла революция глаза. Я проник в самое сердце французской живописи. И попал под ее обаяние.Французам картины Шагала казались странными. И он думал: “Может быть, мое искусство слишком безрассудно пылающая ртуть, голубая душа, искрящаяся на холстах? Я мечтал: долой натурализм, импрессионизм, кубизм! Они сковывают меня... Не зовите меня фантазером. Наоборот, я реалист. Я люблю землю...»Шагал считал, что искусство это не направление, а воплощение состояния души, миссия, возложенная на художника свыше. Живя в Париже, Шагал казалось, не замечал великого города и жил, будто повернувшись к нему спиной.На полотнах вновь и вновь возникает фантастические, синие пейзажи Витебска со скрипачами на крыше, коровами, козами, еврейскими праздниками, раввинами, ангелами, покосившимися домами, церквями и летающими влюбленными. «Париж – ты мой второй Витебск» – скажет потом Шагал. За несколько лет пребывания в Париже с 1911 по 1914 год он написал сотни полотен и сделал множество рисунков. В 1914 году Шагал, ставший уже известным и признанным мастером, открывает в Берлине свою первую персональную выставку. Оттуда он уезжает ненадолго в Витебск, чтобы побывать на свадьбе сестры, но в 1915 году, но неожиданно для самого себя, женится сам на ждавшей его все эти годы Белле Розенфельд. Брак этот оказался на редкость счастливым. Художник писал о жене «Я ничего не понимаю ни в людях, ни в собственных картинах. А ты всегда во всем права. Так направляй же мою руку. Взмахни кистью, словно дирижерской палочкой, и унеси меня в неведомые дали Я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты - мое творение.» Белла стала его великой любовью, ангелом-хранителем, женой и музой. «Вся в черном или белом, она пролетала сквозь мои холсты, направляя мое искусство. Я не закончил ни одной картины и ни одной гравюры, не спросив у нее «да или нет». Влюбленные – самый частый сюжет его картин. Счастливые художник и его жена носятся по небу теряя от любви и счастья, земное притяжение, обнявшись или взявшись за руки они парят над Эйфелевой башней, над кривыми улочками Витебска, бедными домишками, покосившимися заборами, над толпой евреев, уходящих из египетского рабства, над бытом и прозой жизни. Чтобы взлететь, утверждал Шагал, мало мечтательности, нужен восторг, теснящий грудь, страсть, поднимающая человека в воздух. Тогда границы реального стираются, мир приобретает новое измерение, и полеты кажутся вполне естественным состоянием человека.
Ты волосы свои
несешь Эти стихи написал Марк Шагал спустя много лет после свадьбы. Стихия любовного полета захватывает и Беллу, она пишет: «Ты схватил кисти и выдавил краски – красную, синюю, белую, превращая меня в потоки света. Обнявшись, мы поплыли по убранной комнате, устремляясь к окну. Нам хотелось взмыть в небо». Молодожены поселяются в Витебске, рождается дочь Ида. Начавшаяся мировая война помешала возвращению художника в Париж. Шагала призывают на военную службу, но на фронт он не захотел, сумев устроиться в интендантскую военную часть в Петербурге. Он по-прежнему напряженно работает, участвует в выставках и знакомится со многими петербургскими художниками и поэтами. После революции 1917 года Шагал, захваченный всеобщим вихрем переустройства с мандатом выданным Луначарским приезжает в родной Витебск комиссаром по делам искусств.. Советская власть вначале показалась Шагалу “новой античностью”, питомником, в котором обновленное искусство расцветет в небывалом великолепии. Шагал вспоминает об этом времени: «Вместо того, чтобы спокойно писать свои холсты, я основал школу искусств и стал ее директором, президентом и всем, что хотите. Мои глаза горели административным пламенем… Я был окружен молодежью, из которой собирался в течении двадцати четырех часов сделать гениев.» В Витебске Шагал издает декреты и организует революционные праздники. Это были невероятные праздники: дома покрашены белым, а по белому разбегались зеленые круги, оранжевые квадраты, синие прямоугольники. Горожане в широкополых шляпах, с бантами в петлицах, несли плакаты: “Да здравствует революция слов и звуков!” Какие-то дамы вышли на парад на ходулях. А над официальными учреждениями развивалось знамя с изображением человека на зеленой лошади с надписью “Шагал-Витебску”. Через несколько лет Малевич – автор “Черного квадрата” - вытеснит Шагала из Витебска, обвинив его … в консерватизме, убеждая всех, что Шагал напрасно до сих пор возится с изображением каких-то вещей и человеческих фигур, тогда как подлинное революционное искусство должно быть беспредметным. В июне 1920 года Шагал с женой и дочерью навсегда покидают Витебск и перебираются в Москву. Всего год после этого Шагал еще проживет и проработает в России. «Внутренние» часы Марка Захаровича показывали, что пришло время покидать Россию, в которой неотвратимо менялся духовный климат и где он оказался одинаково чужд и правым и левым. В 1922 году Шагал с семьей уезжает сначала в Берлин, а потом во Францию. Художник заново знакомится с Парижем, много путешествует по миру, открывая для себя новые источники вдохновенья. Спустя годы он напишет об этих поездках :«…. на юге Франции, я впервые увидел такой густоты зеленый цвет, который никогда не встречал на родине. В Голландии, я открыл для себя интимнейший трепещущий свет, напоминающий зыбкий воздух между поздним полуднем и вечером. В Италии я нашел тот мирный покой музеев, который порожден солнцем. В Испании я был счастлив, обнаружив мистическое по содержанию, хотя и жестокое вдохновение, певучесть испанского неба и народа Испании. А в Израиле мне открылась Тора и еще что-то, что есть часть моего существа». Шагал погружается в мир Библии. Он путешествует по Палестине, Египту и Сирии и впечатления от этой поездки он назвал сильнейшими в своей жизни. После поездок на библейские темы были написаны гуаши и создана серия офортов, работа над которыми продолжалась до конца его жизни. Шагал становится знаменитым, удостаивается международных премий. 1940 Германия нападает на Францию. Незадолго до этого нацисты изъяли из музеев свыше 50 работ Шагала и по приказу Геббельса публично сожгли их на костре. Это была одна из первых акций по уничтожению фашистами «дегеративного» искусства. Шагал с семьей уезжает из Парижа на юг Франции, в деревню Кордес, и перевозит туда все свои полотна. Однажды по улицам этой маленькой деревни пронесся большой американский автомобиль и остановился у дома Шагала. Из машины вышли Вице-консул Соединенных Штатов Америки в Марселе и Председатель Американского Комитета быстрого реагирования. Они привезли Шагалу и его семье приглашение в Соединенные Штаты Америки, выданное по ходатайству Музея современного искусства в Нью-Йорке. Подобные приглашения получили многие знаменитые французские художники. Шагал, не хочет покидать Францию, и только, когда под давлением Германии, французское правительство приняло антисемитский закон, лишавший евреев французского гражданства, он все же решается на эмиграцию. В апреле 1941 г. Шагал вместе с семьей приехал в Марсель для оформления документов на выезд. Во время облавы в отеле «Модерн» он и Белла были арестованы. Не трудно догадаться, что было бы с Шагалом, его женой и дочерью, останься они в руках тех, кто бросал в костер его полотна. Он спасся благодаря чуду и вмешательству официальных представителей США. В Нью-Йорк Шагал прибыл на следующий день после нападения Германии на Советский Союз в 22 июня 1941. О своем пребывании в Америке художник напишет: «Я жил и работал в Америке во время всемирной трагедии, затронувшей всех людей. Годы шли, и я не молодел. Но я мог черпать силы из окружавшей меня атмосферы, полной благожелательности, и сохранять все источники моего искусства.» Скоро мировая катастрофа слилась для художника него с его личной, но не менее страшной катастрофой - в 1944 году от осложнения после гриппа умирает его единственная любовь, его муза, его жена Белла. Марк Шагал писал: Долгие годы ее любовь освещала все, что я делал. С кем сравнить ее? Она ни на кого не похожа, она одна-единственная, та Башенька –Беллочка, что смотрелась в Двину и разглядывала в воде облака, деревья и дома. В последнее время я часто заставал ее читающей ночью в постели, при свете маленькой лампы, книги на идише. Помню ее в номере загородной гостиницы за несколько дней до того дня, когда она уснула навечно. Как всегда свежая и прекрасная, она разбирала свои рукописи.
Подавив
шевельнувшийся во
мне страх, я
спросил: Вижу ее у, как тогда, из гостиничного окна, сидящей на берегу озера, перед тем как войти в воду. Она ждет меня. Все ее существо ждало, прислушивалось к чему-то, как в далеком детстве она слушала лес. Вижу ее спину, ее профиль. Она не шевелится. Ждет, размышляет и уже угадывает что-то потустороннее… 2 сентября 1944 года, когда Белла покинула этот свет, разразился гром, хлынул ливень. Все покрылось тьмой. Почти год Марк Шагал не мог заставить себя взять в руку кисть, все начатые работы в мастерской были поставлены лицом к стене. После года молчания, Шагал вновь возвращается к работе. Он оформляет спектакли, работает над литографиями и книжной графикой. Его картины вновь полны волшебных образов, превращений, ослепительной красоты, света и мудрости.
Мой Бог, за свет
такой, После окончания войны в 1947 году Марк Шагал возвращается во Францию и поселяется на вилле “Холм” недалеко от города Сен-Поль-де-Ванс на Лазурном берегу Средиземного моря. 12 июля 1952 г. Шагал женится второй раз на Валентине Бродской, дочери известного фабриканта Бродского, вся семья которого покинула Россию, спасаясь от революции. Валентина или как называли ее близкие, Вава, была моложе художника на 18 лет. Второй брак тоже оказался очень счастливым. В послевоенные годы Шагал обретает поистине мировую славу. По-прежнему темами его работ остаются вечные темы – рождение, смерть, любовь. Его картины полны фантазии, и ощущения жизни как чуда.
Во мне сады зеленые
растут,
Кругом руины -
больше ничего,
Стою теперь с
улыбкой на устах Вольный перевод А. Баскаковой. Одна за другой следуют его выставки во Франции и других странах. Он удостаивается многих почетных премий и наград. В Лувре сооружается специальный павильон для показа его витражей. Марк Шагал пробует себя буквально во всех сферах искусства. Он занимается живописью, графикой, скульптурой, мозаикой, керамикой, иллюстрирует Библию, создает витражи, для синагог и христианских храмов в Швейцарии, Великобритании и Германии. Побывав на Шагала Бакст, не любивший его картины написал: «В его искусстве заложены какие-то тайные чары, какое-то волшебство, которое действует не только помимо сознания, но и вопреки ему. Когда он берется за кисти, на него что-то накатывается, и он делает то, что ему велит распоряжающееся им божество». В 1973 в день 86 летия мастера в Ницце открывается «Национальный музей Библейского послания Марка Шагала». Мне хотелось бы прочесть отрывки из предисловия к каталогу изданному музеем. «С ранней юности я был очарован Библией. Мне всегда казалось и кажется до сих пор, что Библия является самым большим источником поэзии всех времён. На протяжении всей жизни я порой ощущал себя другим по отношению к окружающим, рождённым, так сказать, между небом и землёй; мир казался мне огромной пустыней, в которой моя душа движется, подобно факелу… по мере своих сил я создавал картины, отвечающие моей мечте. Часто говорят о манере письма, форме или направлении в искусстве, которые диктуют тот или иной цвет. Но цвет есть внутреннее качество. Он не зависит ни от стиля, ни от трактовки формы, ни даже от мастерства художника. Он вне направлений. Из всех направлений в искусстве останутся только те немногие, в которых есть этот внутренний цвет. Живопись, цвет - не вдохновлены ли они любовью? ...В этой любви находят место и социальные действия, и суть всех религий. Для меня совершенство в жизни и в искусстве имеют библейское происхождение. В искусстве, как и в жизни, всё возможно, если в основе лежит любовь. Когда-то цыганка нагадала художнику, что он умрет в полете. Шагал умер 28 марта 1985 года в лифте, поднимавшемся на второй этаж. Пусть и не высоко, но все-таки вверх! А, значит, он действительно умер в полете… Шагал прожил долгую жизнь: без малого, сто лет. Он был свидетелем страшных событий, но Господь уберег его и от еврейских погромов и от печей Освенцима, он сохранил художника в лихую пору российских революций и мировых войн. Но все безумства XX века не помешали художнику воспринимать мир со светлой грустью подлинного мудреца. Он сказал о себе «Я жизнь прожил жизнь в предощущенье чуда», и как говорят наши мудрецы: «Б-жественное не находится в месте печали, лишь в месте радости.» и Шагал несет эту радость в своей душе и в своем творчестве и передает ее нам.и нам нужно постараться самим попробовать полетать.
Разлетаются дни и
уносятся вновь, Перевод А. Баскаковой. Директор картинной галереи МЕОЦ Юлия Королькова.
|
