“Если и про кого можно было сказать мистер Джаз, так это про Луиса Армстронга. Он был сутью джаза и всегда будет ею. Я бы его назвал американским стандартом, американской самобытностью.”
Дюк Элингтон.

Луи Армстронг родился в конце 19 века, когда джаза не было и в помине.

Когда через 20 лет появилась первая джазовая пластинка, в мире произошли такие перемены, каких в 19 веке невозможно было и представить: человек научился летать, рентгеновский снимок показывал скелет сквозь кожу, Пабло Пикассо рисовал объекты сразу во всех ракурсах, а Альберт Эйнштейн уже опубликовал свою теорию относительности. Музыка джаза стала звуковой дорожкой нового времени.

Послушаем что пишет сам Луи Армстронг о своем появлении на свет:

Я родился в 1890 году. Мой отец Вилли Армстронг и моя мать Мэйэнн, жили тогда в самом шумном районе Нью-Орлеана. Именно эти места городские хулиганы обычно избирали для своих столкновений и драк, не обходившихся без поножовщины и стрельбы. Этот квартал населяло столько народа, сколько вы вряд ли могли бы увидеть сразу где-нибудь в другом месте. Тут жили священники, шулера, дешевые сводники, воры, проститутки и масса детей. Здесь помещались бары, и салуны, и многие женщины всевозможными хитростями стремились залучить гостя в свои жилища. Мэйэнн говорила, что в ночь, когда я родился, здесь была большая пальба и двое парней остались лежать мертвыми. Это произошло в большой праздник 4 июля. В этот день в Новом Орлеане почти всегда что-нибудь да случается, потому что празднующие не расстаются с пистолетами, револьверами или каким-нибудь другим оружием.

Муж, сразу после рождения Луи, покинул 16-летнюю не умевшую ни читать, ни писать Мейен. Ей нужно было позаботиться о себе и о ребенке и она заботилась как могла: подрабатывая стиркой белья и проституцией, Мейен вообще-то была ненадежным человеком. Она могла загулять на недельку-другую, бросив маленького Луи на попечение родственников и сердобольных соседей.

Новый Орлеан, в котором Луи прожил, не покидая его до 20 лет, был буйным портовым городом. Торговля алкоголем, наркотиками и проституция, были главным занятием для большинства его жителей. Публичных домов в городе было больше чем бакалейных лавок и власти, надеясь придать городу хоть толику респектабельности, решили собрать все заведения в одном районе. Квартал красных фонарей горожане нарекли по имени Джозефа Стори, горожанина, предложившего этот законопроект, Сторивилем.

У этого района было еще одно название "поле битвы". Пьянство и употребление наркотиков, поножовщина и стрельба были там обычным делом. Весь народ жил в деревянных домишках, прозванных на местном жаргоне "дробовиками". Если в дробовик хорошенько пальнуть из пистолета, то пуля могла, пробив его насквозь вылететь целехонькой с другой стороны. Из удобств - туалеты во дворе, да корыто для стирки и мытья под открытым небом. Улицы в Сторивилле были немощоные, пыль стояла столбом, превращаясь в дождь в непролазную грязь.

Легенда гласит, что джаз родился в Новом Орлеане.

В этом городе, прозванном за легкость нравов *"биг изи** гостили моряки со всего света, бок о бок жили негры, креолы , евреи и французы. Здесь возник уникальный симбиоз многих музыкальных культур. Повсюду звучали негритянские блюзы, регтаймы, спиричуэлз и клезмерская музыка, а уличные оркестры наяривали, марши, популярные песенки, арии из опер и танцевальную музыку. Все это варилось в едином плавильном котле, и из этого многоголосья возникала музыка, доселе неведомая, ни на что не похожая, - музыка, которой предстояло покинуть улицы и бордели Нового Орлеана и завоевать весь мир.
Луи жил также как большинство темнокожих подростков в Стронвилле: подрабатывая, где придется, чтобы хоть как-то прокормить себя, а иногда и маму Мэйен. Он привык к голодному урчанью в животе, к отсутствию башмаков на ногах и хоть какого-то порядка в доме. Неизвестно как бы сложилась жизнь Луи, если бы не одно происшествие. В канун Нового года он пошел прогуляться с друзьями, прихватив с собой, как это водилось в Сторивилле, пистолет. Неожиданно кто-то выстрелил в его сторону, не долго думая, Луи пальнул в ответ. Не успев опомниться, он был скручен полицейским и доставлен в участок. После недолгого разбирательства, 2 января 1913 года Луи был приговорен на неопределенный срок лишения свободы, зависящий от поведения заключенного.

Армстронг потом писал: «Самое смешное в том, чем все это обернулось. Потому, что тот выстрел, я верю, стал началом моей карьеры. Он изменил мою жизнь, и дал мне тот самый "большой шанс". За много лет, которые прошли с тех пор, я думаю, выступил, почти, по всему миру. Я выступал перед прицем Уэльским, новым королем Эдвардом и его братом, герцогом Йоркским, наследной принцессой Италии и многими другими знаменитыми людьми. Я выступал с моими оркестрами в Париже и Копенгагене, в Брюсселе и Женеве, в Вене и Нью-Йорке, в Чикаго, Голливуде и многих других местах. Но когда мне выпадало несколько свободных минут во всей этой беготне, я останавливался и спрашивал себя: "Луис, как все это могло случится с тобой?" И я всегда мысленно возвращаюсь к тому вечеру перед Новым годом, и к тому, что последовало за ним. Я был отправлен в тюрьму».

Луи попал в исправительное заведение отставного темнокожего солдата Джозефа Джонса. Джонс был замечательным, человеком. Вместе с женой Мэнюэллой он приводил домой беспризорных негритянских ребятишек и заботился о них. В доме был казарменный порядок и чистота. Дети не только учились читать, писать, но и маршировали с самодельными деревянными ружьями и барабанами по двору. Даже в столовую все ходили по сигналу горна. Бюджет заведения был ничтожным. К частным пожертвованиям и деньгам, получаемым от городских властей, Джонс добавлял всю свою зарплату. Первые дни в "Доме" Луи чувствовал себя отвратительно, но вскоре пообвык, и тамошняя жизнь даже начала ему нравится. Впервые в его жизни каждый день была еда, башмаки и даже собственная постель.

В "Доме Джонса" был свой самодеятельный оркестр, и там впервые Луи взял в руки корнет. Покидая приют, он уже неплохо владел инструментом.
"Для новоорлеанских мальчишек дорога в музыку была нелегкой. Их почти ничему не обучали. Каждый старался научиться сам. Педагогов вообще не было, они были нам не по карману", писал в своей автобиографии Армстронг. Выйдя из тюрьмы через 14 месяцев Луи сколотил свой первый оркестр, и ребята зарабатывали игрой и пением на улицах Сторивилля. Своего инструмента у Армстронга не было, и он ходил из одного бара в другой, упрашивая корнетистов дать ему сыграть хоть несколько номеров.

Но вот наступил счастливый день, когда, Благодаря одной еврейской семье, он стал обладателем собственного корнета Луис играл вечерами везде, где только мог получить ангажемент. Это приносило какие-то деньги, но самым главным было то, что музыка стала главным делом его жизни. Со временем, Армстронга стали приглашать поиграть с лучшими джаз бэндами города. В это время и появилось его знаменитое прозвище Сачмо, сокращение от английского Satchel Mouth "нечто вроде "рот-кошелка". Потом, правда оно стало звучать по другому - Великий Сачмо.

Нередко Армстронг до рассвета играл в баре, а затем после недолгого сна шел работать на угольный склад, но Луи не унывал. Он был здоров, полон энергии и преисполнен желания стать профессиональным музыкантом.

Луи пригласили поиграть в оркестр Джо Оливера.

"Королем всех музыкантов был Джо Оливер, прекраснейший из трубачей, когда-либо игравших в Нью-Орлеане. Но ни у кого в игре не было столько огня и изобретательности, как у Джо. Почти все важное в музыке сегодняшнего дня идет от него. Вот почему его называли Кинг, и он этого заслуживал. Когда Оливер уехал в Чикаго Луи занял его место в оркестре.

Армсторнг

Когда Луи исполнилось 18, он женился на проститутке Дейзи Паркер. Их роман был бурным, страстным и коротким. Дейзи была миловидной, хрупкой женщиной, но отличалась жутким характером и фантастическим невежеством. Дейзи была невероятно ревнива и когда бывала недовольна Луи, то немедленно начинала рваться в бой и лупить его, пуская все, что попадало под руку ножи, камни и палки. То его, то ее, а то и обоих вместе нередко арестовывали за драку. Очень скоро Луи начал выискивать пути отступления, но каждый раз, когда он сбегал от нее, она находила его и возвращала домой.

Музыкальная карьера Луи шла стремительно вверх, он становился заметной фигурой в музыкальном мире Нового Орлеана, был нарасхват: играл на знаменитых джазовых пароходах и стал неплохо зарабатывать.

В 1920 г. - был принят самый идиотский закон в истории Америки, сухой закон. По всей стране мгновенно стали появляться подпольные салуны, где торговали спиртным. Только в Нью-Йорке, только на Манхеттене всего за месяц открылось около 5-ти тысячи пивных. Пить стали поголовно, даже женщины, просто чтобы не подчиняться закону. Все хотели развлекаться, слушать музыку и танцевать и для джазовых музыкантов появляется прорва работы. Америка просто помешалась на джазе и двадцатые годы в Америке стали называть "веком джаза".

На музыкальной карте Америке в 20-е годы появляется новая столица джаза - Чикаго. В то время Чикаго находился под контролем тогдашнего главного мафиози, дяди знаменитого Аль Капоне, Джонни Торрио. Этот не пьющий и не курящий, тихий и замкнутый человек, проводящий все вечера дома с женой, организовал огромный синдикат, контролировавший большинство борделей, игорных домов. Созданная им дилерская сеть снабжала алкоголем и наркотиками все подпольные салуны города.

Многие темнокожие музыканты потянулись с юга на север в надежде получить работу, разбогатеть и прославиться. Папаше Джо предложили в Чикаго место в клубе для чернокожих и он уезжает из Нового Орлеана и через некоторое время вызывает к себе Луи.

"Никто не мог бы заставить меня уехать из Нового Орлеана, только Папа Джо. Когда он пригласил меня играть в "Линкольн Гарденс" это было примерно 8 августа 1922 года, ничто и никто не могли бы меня удержать".

Армстронг прибывает в незнакомый большой город с кларнетом и стареньким чемоданом, где лежали нехитрые пожитки состоящие из пары теплых кальсон. Мама Мейен убедила, Луи что они ему пригодятся, потому что туда, куда он едет холодно всегда, даже летом.

Все вокруг посмеивались, глядя на Луи. Он выглядел безнадежным провинциалом и был похож на гробовщика в своем старом, длинном, черном пальто. Вспоминает Лил Хардин, вторая жена музыканта:

"Почему - то Луи приехал в одежде, которая была ему мала. На толстом животе болтался чудовищно уродливый галстук. Как будто одного этого было недостаточно, он еще и прическу придумал соответствующую. Представьте себе, он носил челку. Да, да, я не оговорилась. Именно челку, которая спадала ему на лоб, как потертый балдахин. Все музыканты звали его "Маленький" Луи, в то время как весил он больше ста килограммов".

Руководитель оркестра Джо Оливер был прирожденным лидером. Жесткий, практичный и требовательный, он предъявлял высокие требования к музыкантам своего оркестра и всегда добивался от них желаемого результата. Рассказывают, что когда Оливер хотел чтобы музыканты закончили номер, то громко стучал ногой об пол. Однажды коллеги Джо сделали вид, что не слышат этого, тогда Оливер на следующее выступление принес кирпич и в нужный момент швырнул его на сцену. На этот раз музыканты сочли за благо расслышать сигнал и не артачиться.

Когда Армстронг присоединился к ансамблю Оливера, они вместе создали особый дуэтный стиль.

Вспоминает один из музыкантов:"Когда открылась дверь, трубы О. и А. парили над всеми, казалось, что все ходит ходуном: столы, стены люди перемещались в каком-то ритме, это производило гипнотическое впечатление. А. угадывал, что будет играть О. и вторил ему. Потом две трубы ткали паутину, каждая вокруг друг друга, как две подозрительные женщины, которые говорили об одном и том же мужчине". И многие любители джаза, музыканты и критики потянулись в клуб, чтобы послушать Луи.

В оркестре Оливера Луи Армстронг встретил свою вторую жену пианистку Лил,. Вначале онаотнеслась к Луи с полнымбезразличием. "Я тогда преуспевала, вспоминает она. Я носила норковое манто и ездила в большом черном автомобиле. А Армстронг был всего лишь начинающим музыкантом из Нового Орлеана. Правда, он обладал великолепными белоснежными зубами и обаятельной улыбкой".

В конце концов, покоренная обаянием талантом и необыкновенным жизнелюбием Армстронга, Лил обратила наконец на него внимание. Она была молодой, симпатичной женщиной. При очень маленьком росте весила сорок килограммов и выглядела как ребенок. Родители дали ей музыкальное образование, довольно редкое в то время для темнокожих музыкантов. Лил долгое время скрывала от родителей, где она работает. Ее мама считала, джаз "безнравственной музыкой, которую играют распутные бездельники, выражающие с помощью этой вульгарной музыки свои вульгарные мысли".

Лил Хардин умела добиваться цели, она решила что сделает из Армстронга звезду. Она заставила сбросить Луи больше двадцати килограммов, выбросила его старую одежду и купила новую по своему вкусу. Потом настояла на том, чтобы Луи забрал свои деньги у Джо Оливера, которые он отдавал ему на сохранение, не зная по наивности и не опытности куда их девать. В конце концов Лил организовала развод себе и Армстронгу, и 5 февраля 1924 года под звон бокалов с шампанским состоялась свадебная церемония. Армстронг был робким провинциалом и Лил понимала, что с его застенчивостью может всю жизнь оставаться вторым корнетом, подыгрывая Оливеру или еще кому-нибудь другому. Поэтому. вскоре после женитьбы, она уговорила Армстронга уйти от Джо Оливера и перебираться в Нью Йорк.

Многие считали Армстронга слишком уж простым и наивным, он никогда не делал тайны из своих чувств и открыто говорил о таких вещах, о которых многие предпочитают молчать. Он не видел ничего позорного в том, чтобы оказаться в тюрьме за драку с женой, с его точки зрения, проституция вовсе не была грехом. Луи не понимал, почему это нельзя вдрызг напиться и покурить травки, когда паршиво на душе.

Когда в Армстронг стал хорошо зарабатывать, он раздавал деньги без счета. Дело дошло до того, что после каждого выступления у дверей его уборной выстраивалась целая очередь из старых музыкантов, случайных знакомых и просто людей, желавших быстро и легко решить свои финансовые проблемы.
"Пусть они думают, будто я делаю глупости, говорил Армстронг. Ну почему я не могу дать бедным людям немного денег?".
Всего год понадобился Луи, чтобы и Нью-Йорк пал к его ногам. Все: музыканты, пресса, любители джаза восхищались его стремительно развивавшимся талантом.. "Я вместе со всеми был в восторге от его игры. Я пытался ходить как он, говорить как он и даже есть и спать, как это делал Армстронг. Я купил себе пару огромных полицейских ботинок, которые обычно носил Луи, часами простаивал около его дома в надежде, что он выйдет и я смогу его увидеть" вспоминал один из музыкантов.

Армстронг в Нью-Йорке играет в оркестре Хендерсона и делает следующий шаг, который имел огромные последствия для его музыкальной карьеры, а значит, и всей истории джаза: перешел от корнета к трубе и он начал петь.

В ноябре 1925 года Армстронг вновь возвращается в Чикаго. Все увеселительные заведения в этом городе были под контролем мафии, и по-прежнему было вдоволь работы. Многие гангстеры стали собственниками клубов и любили там выпить и потанцевать. Частенько явившись в "свой" клуб или кабаре, они запирали входную дверь и приказывали оркестрантам всю ночь напролет играть их любимые мелодии.

Армстронг неплохо зарабатывал. Работала и Лил Хардин. Вскоре они купили одиннадцати комнатный дом в Чикаго, приобрели участок земли в курортном местечке для черных на озере Мичиган. Но счастья в этой семье, увы, не было. Лил не жалея сил, помогая мужу сделать карьеру, постоянно подгоняя неуверенного в себе, робкого Луи. Она посадила мужа на строжайшую диету, состоявшую главным образом из фруктовых соков и любящий хорошенько заправиться Луи вечно ходил голодный. Музыканты дразнили Луи, называя его подкаблучником, приговаривая, "Смотри,

Луи, как бы жена тебя не уволила!" Лил забывала, что Армстронг уже не робкий наивный провинциал, а признанный мастер и продолжала бесцеремонно вмешиваться в его творческие дела. Жизнерадостный, щедрый, с легким уживчивым характером он становился страшно упрямым и приходил в бешенство, когда на него начинали давить и рассказывать, как он должен играть или вести себя на эстраде. На сцене только он один решал, что и как ему надо делать.

Их брак дал трещину. Они то сходились, то опять расходились. К 1931 году их семейные стычки и расставания стали слишком частыми, и Лил, видимо, пришла к выводу, что ей больше нет смысла пытаться удержать Луи. При разводе ей достался дом и почти все имевшиеся у Армстронга деньги. Лил так и не вышла больше замуж, 27 августа 1971 года во время концерта в память Армстронга в Чикаго с Лил случился сильнейший сердечный приступ. В середине исполняемого ею соло она опрокинулась навзничь и мгновенно скончалась.

В 30-х Армстронг опять перебрается в Нью-йорк, тогдашнюю столицу джаза. В это время его творческий гений достиг полного расцвета. Он не просто один из лучших музыкантов, он настоящий герой джаза, для белых и черных, для своих коллег джазменов и для американцев, которые хоть немного знали о джазе. Он был самым знаменитым трубачом в Штатах, и миллионы американских негров боготворили его, ведь это из их среды вышел человек, сумевший добиться такой оглушительной славы .

Армстронг не любил заниматься организационными делами. Все, чего он хотел, это играть, петь и нравиться публике. Луи не мог навести порядок в своих делах. Погоняемый постоянно меняющимися и обкрадывавшими его антрепренерами, Армстронг колесил по Америке, давая по 7-8 концертов в неделю. В 31 году Луи по неопытности попал в щекотливую ситуацию, заключив контракт на одновременное выступление в 2 клубах, принадлежавшим враждующим мафиозным группировкам.

"Как то вечером в мою уборную вломился здоровый громила и приказал, чтобы завтра вечером я выступил на открытии такого то клуба в Нью-Йорке. Я ему говорю, что у меня есть чикагский контракт, а плана попутешествовать нет. И нахально поворачиваюсь к нему спиной. И тут слышу такой звук: щелк! щелк! Я оборачиваюсь а он наставил на меня этот здоровенный револьвер и прицеливается. Господи боже! Он выглядел как пушка. Ну, я как посмотрел на эту железку, так и сказал: |Л-л-ладно, может, я и открою завтра этот клуб" .

Разборки продолжались несколько лет, пока у него не появился новый импресарио Джо Глейзер. Джо родился в Чикаго в семье добропорядочных еврейских иммигрантов из России. Отец был врачом, мать домохозяйкой. Родители надеялись, что сын продолжит их семейное дело, но Джо, сделал все, чтобы доказать что "в семье не без урода". Он завел дружбу с гангстерами, зарабатывая на жизнь организацией гастролей негритянских музыкантов. Глейзер мотался с ними по Америке, деля все тяготы гастрольной жизни, хотя он вполне мог бы, ночевать и питаться в приличных отелях, куда негритянских оркестрантов не пускали. Он был исключением из правил, мало кто из белых шел в те годы на такое сближение с неграми.

Используя свои связи с гангстерским миром, Глезер уладил, наконец, затянувшийся конфликт Армстронга с мафией. "Опасность все время танцевала за моей спиной", писал о том времени Луи.

Глейзер оказался хорошим менеджером. К осени 1935 года, дела Армстронга начали поправляться, он стал часто выступать на телевидении, на радио и сниматься в кино. Он не только заключал выгодные контракты, но и следил за тем, чтобы белые управляющие клубами не обманывали его подопечных. Особенно это было необходимо в южных штатах, где негры часто не осмеливались отстаивать свои законные права. Вот что пишет об этом один из музыкантов его оркестра: «В те годы путешествие по Югу Америки было для негров нелегким предприятием. Хорошо еще, что с нами были двое белых водитель автобуса и Джо Глейзер. Если бы автобусом правил негр, то в каждом городишке нас бы задерживали за превышение скорости. Очень трудно бывало найти ночлег, так как в гостиницы для белых нас не пускали, а отелей для негров тогда не существовало. Приходилось останавливаться на частных квартирах, снимать комнаты в пансионах и даже публичных домах. Кормили ужасно, и мы каждый раз старались приготовить себе, что-нибудь сами. Так мы и ездили, обвешанные связками кастрюль и сковородок" .

В этот период жизни Армстронг встречает женщину, которая стала его женой, на этот раз до конца жизни. Ее звали Люсилл Уилсон.

Люсилл родилась в Нью-Йорке и была моложе Луи на 15 лет. Ее отец имел собственное дело, был. Все дети в семье получили музыкальное образование. Во времена кризиса 1930-х годов отец Люсилл разорился, и ей пришлось пойти работать. Симпатичная, умеющая хорошо танцевать девушка легко получила место танцовщицы в одном из театров в Гарлеме.

Люсилл оказалась хорошей женой Армстронгу, преданной, чуткой, но в то же время достаточно самостоятельной, чтобы не превратиться в его тень. "Наша семейная жизнь, рассказывает Люсилл, была такой же, как у всех. В ней было и хорошее, и плохое, и взлеты, и падения. Луи был очень щедрым, любящим, добрым человеком, но иногда он превращался в сущего дьявола. С ним надо было уметь обращаться. Он мог заупрямиться, и тогда приходилось проявлять гибкость и действовать в лайковых перчатках. Много раз я уходила от него со словами: Хватит! Мое терпение лопнуло. Я возвращаюсь домой, ты свободен". Но как только я оказывалась дома, тут же раздавался звонок: Какого черта ты там делаешь? Возвращайся немедленно!" На это я обычно говорила Луи, что ему, наверное, лучше какое то время побыть одному. Я никогда не знала, что происходило за время моего отсутствия, но музыканты каждый раз мне говорили: Как хорошо, что ты вернулась. Он тут без тебя совсем осатанел".

Луи и Люсил купили свой дом, в котором они прожили 30, лет и в котором он скончался. С середины 30 х годов популярность Луи Армстронга становится поистине всемирной. В нем было что то такое, что не поддается никакому рациональному анализу. Его искренность, щедрость, веселье и душевное тепло согревали души людей. Его пение делало их счастливыми.

Он завоевывает Европу. Признанный гений джаза он позволяет себе такие вольности, которые не сошли бы с рук никому другому. Во время выступления в Англии перед королем Георгом V, Армстронг проигнорировал правило, не позволявшее обращаться никому к членам королевской семьи. Перед тем как исполнить свое соло, он объявил, глядя на короля "Играю специально для тебя, Рэкс".

Армстронг собирает свои ансамбли: «Горячие пятерки» и «Горячие семерки», но этапным творчестве Сачмо этапным оказался 1947 год. 13 августа в одном из голливудских клубов состоялась премьера нового оркестра Армстронга "All Stars" ("Все звезды"). Именно с этим ансамблем Армстронг и будет работать до конца жизни.

Все послевоенные годы Армстронг без устали кружит по планете. Он объездил все континенты, побывал в самых экзотических странах, от Исландии до Тайваня, от Ганы до Новой Зеландии и везде его принимают в восторгом. Его улыбку, голос и его трубу знали во всем мире, а президенты и короли давали обеды в его честь

Вот что рассказывал Сачмо после европейского турне 1955 года: "Мы играли в Западном Берлине и люди перебирались даже из Восточной Зоны, чтобы послушать нас. Ради еды или чего-то еще они бы так не

рисковали. Парень, там были даже русские. Они очень плохо говорили по-английски, но это не волновало ни нас, ни их. Музыка помогла нам говорить друг с другом".

Еще в 30-е годы музыканты Нью-Йорка торжественно вручили ему часы с надписью "величайшему трубачу мира". Известный журнал джазовой музыки «Даун-бит» посвятил пятидесятилетию артиста специальный номер, а в 1952 году читатели этого журнала назвали Армстронга «величайшим музыкантом». Он снимается в Голливуде, на радио звучат его записи, миллионными тиражами выходят его пластинки.

Луи работал, на износ. Он писал: «А разве многие выдержат такую жизнь, какую я веду? Играй, выступай чуть ли не семь раз в неделю знаете, иной раз, кажется, что уже девять тысяч часов протрясся на автобусах, поездах и самолетах, только чтобы поспеть вовремя, уставший как собака, и тут с места в карьер хватайся за трубу играй, пой, валяй во все лопатки! Мне было бы нетрудно найти постоянную работу в Нью-Йорке, но я легок на подъем, и к тому же лучшая публика в провинции. А мне нужна публика, я хочу слышать ее аплодисменты. Я музыкант, и мое дело играть". С годами у него выработалась привычка мгновенно засыпать в любом положении. Глейзер нанял для него специальный автомобиль, чтобы музыкант мог хоть немного расслабиться в дороге. Но Луи стеснялся им пользоваться, предпочитая ездить вместе со всеми в автобусе. Он очень уставал, постоянная смена часовых поясов, сон урывками и какая придется еда на скорую руку в забегаловках, но он был счастлив: «Когда я поднимаю эту трубу, все уходит на второй план. Я перестаю чувствовать мир вокруг. Я не хочу миллион долларов. И не хочу медалей. Я живу этой трубой. Поэтому я женился четыре раза. Девушки не живут со мной как я с трубой. А если бы жили, то они бы понимали: "Зачем мне огорчать его, драться, и бить его по щекам, ведь это причинит ему боль".

Луи до шестидесяти лет отличался отменным здоровьем, но к середине 1960-стал сдавать. Постоянные гастроли сильно изматывали его. Проголодав все детство и юные годы, он, став хорошо зарабатывать, не ограничивал себя в еде. Его чудовищная диета стояла из риса, бобов, сосисок, свинины и жирного бекона. При росте 173 см он весил 105 кг. Перед едой, и после концерта, он обязательно "пропускал" стаканчик другой виски, много курил и не брезговал косяком марихуаны. С 1950 года при Армстронге постоянно находился личный камердинер, он вполне мог бы последить за питанием Армстронга, но не мог сделать этого, поскольку тот не удосужился дать на этот счет никаких указаний.

Впервые Армстронг серьезно заболел, когда ему было уже за шестьдесят, 22 июня 1959 года он прилетел в Италию, где предстояло выступление на музыкальном фестивале. Луи, по настоянию жены везде ездил со своим личным врачом. В четыре часа утра камердинер разбудил доктора, войдя в номер, тот увидел Луи, стоявшего на коленях перед кроватью. Он хрипел, и его ноги так распухли, он не мог подняться. Вызвали скорую, в машине Луи отбивался "Не знаю, зачем вы меня тащите в больницу. Со мной все в порядке". У Армстронга был сильнейший сердечный приступ.

Газеты всего мира опубликовали на первых полосах известие о болезни "Сэчмо". В больницу хлынул поток писем и телеграмм от глав государств и поклонников джаза с пожеланиями скорейшего выздоровления. 29 июня, пролежав в постели всего неделю, он удрал из больницы и отправился в ночной клуб, где пел, пил и вообще всячески веселился до утра. На следующий день он, вылетел в Америку, где должен был выступить на джазовом празднике. Организаторы праздника его никак не ожидали. Какого же было их удивление , когда под гром аплодисментов "Сэчмо", как ни в чем ни бывало появился на сцене. Он сказал "У меня можно стащить все, кроме моих аплодисментов".

Скоро сердце Луи снова забарахлило. Ему предложили лечь в больницу. "Он чуть ли не бегом выскочил из моего кабинета"; рассказывал его лечащий врач. После визита к врачу Армстронг исчез на две недели. Никто не знал, где он находился все это время. Говорят, что он провел их в Гарлеме среди старых друзей, которые восторгались им и видели в нем героя. Он вернулся чуть живой и настолько опухший, что с трудом мог натянуть на ноги ботинки. Пришлось согласиться на госпитализацию. Видя как плохо Луи, его антрепренер и верный друг Джо Глейзер решил, что Луи пора уйти на покой и не, откладывая дело в долгий ящик, решил с ним об этом поговорить.. Смотритель больницы нашел потерявшего сознание Джо Глейзера, в лифте, он ездил вверх и вниз с этажа на этаж. Четвертого июля 1969, в день рождения Луи года, Джо Глейзер скончался. Армстронг был потрясен смертью человека, с которым 35 лет он колесил по миру.

Армстронг жаждал, не смотря ни на что вернуться на сцену. Врачи предупреждали, Луи, что он может замертво упасть во время концерта. "Меня это совершенно не волнует", - ответил Армстронг "я живу для того, чтобы дуть в трубу. Моя душа требует этого. Публика ждет меня. Я должен выйти на сцену".

Спустя год, в честь его семидесятилетия, в Голливуде состоялся грандиозный прием, на котором присутствовали почти семь тысяч гостей. По специальному заказу изготовили праздничный торт высотой в четыре метра. Юбиляр чувствовал себя неважно. Ему было трудно петь, не хватало дыхания, и он то и дело переходил на речитатив.

Вспоминает один из гостей вечера: «В тот вечер Армстронг не столько играл, сколько пел. В мехах-легких уже не хватало воздуха. Он держал инструмент, как обессиленные рыцари держат меч - опираются на него, но не фехтуют. Но голос Сэтчмо звучал по-прежнему, неповторимый голос, напоминающий дребезжащую по булыжной мостовой железную бочку. Во втором отделении концерта Сэтчмо чаще прикладывался к трубе. Он дул в трубу с таким ожесточением, словно узнал, наконец, секрет, как можно обходиться без кислорода. Под занавес Армстронг спел свой знаменитый «хит» «Хэлло, Долли!» И, глядя на его лицо, залитое потом, на растопыренные в прощальном жесте пальцы правой руки, на трубу, блестевшую в свете софитов, прислушиваясь к завершающему раскату «Иеааас» с трясущихся рассеченных губ, весь зал неожиданно понял - человек на сцене пел не «Хелло, Долли!», а «Гуд-бай, Сэтчмо!».

Луи очень хотелось вернуться на сцену, он велел музыкантам собраться для репетиции 6 июля 1971. Ранним утром 6 июля его жена проснулась от ощущения, что с Луи что-то происходит. Она немедленно вызвала врача. Когда врач приехал, Луи был уже мертв.

Отпевание было очень простым и прошло без музыки, хотя говорили, что Армстронг хотел, чтобы на его похоронах играл джаз-бэнд. Он играл, но только не в Нью-Йорке, а на родине Великого Сачмо, в Новом Орлеане, во время панихиды, на которой присутствовало пятнадцать тысяч человек.

Директор картинной галереи МЕОЦ
Юлия Королькова.
(по материалам Интернет)