Легенда гласит, что джаз родился в Новом Орлеане и его родителями были чернокожие обитатели квартала красных фонарей. Быть может это и так, но если вы полистаете американский музыкальный справочник, то убедитесь в том, что не только негры были первыми звездами джазовой музыки. Добрая половина из них потомки евреев из российской черты оседлости.

Не был исключением и великий американский композитор Джордж Гершвин. Он родился в Нью-Йорке, но его родители были родом из Петербурга. Мать Роза Брушкина происходила из зажиточной семьи торговца мехами, а отец Моисей Гершович был сыном оружейника, получившего особые привилегии от царского правительства за изобретение новой модели ружья.

Роза с юности отличалась поразительной красотой и было немудрено, что 19- летний Моисей по уши влюбился в 15 - летнюю девочку раз и навсегда.

В конце 19 века по России прокатилась волна погромов. Отец Розы бросает все и по примеру многих российских евреев, навсегда покидает Россию и иммигрирует в Америку, подальше от погромов и государственного антисемитизма.

Влюбленный Моисей Гершович, не мыслил своей жизни без Розы и отправляется вслед за ней в Америку.

Роза и Моисей вновь встретились в Нью-Йорке и вскоре поженились, это произошло 21 июля 1895 года. Молодая семья обосновалась в Бруклине, в двух этажном маленьком деревянном домике с верандой. Из окон были виден пустырь, деревья, газоны и соседский виноградник.

Через год после свадьбы в 1896 у четы Гершвиных, так теперь звучала их фамилия, родился первенец Израиль, а 26 сентября 1898 году на свет появляется второй сын Якоб, которых теперь весь мир знает как Айру и Джорджа Гершвиных. Моисей и Роза не были религиозны и не соблюдали еврейских традиций, кроме, пожалуй, одной, вслед за Джорджем и Айрой вскоре появляются еще двое детей: Артур и Фрэнсис.

Полновластной главой семьи была красавица-мать и она правила семьей единовластно как императрица. Честолюбивая, властная и энергичная, Роза Гершвин жила американской мечтой о богатстве, удаче и успехе и все время подталкивала своего не очень то расторопного мужа к новым предприятиям и авантюрам.

Морис был очень добрым и спокойным человеком. Мягкий как воск, он бесконечно любил жену и хотел лишь одного, чтобы она была довольна и счастлива, а семья не знала нужды. Он перепробовал множество профессий: был владельцем ресторанов, бань, пекарни, гостиницы и переплетной мастерской, но он был непрактичным мечтателем, шолом-алехимским человеком воздуха и деньги у него текли сквозь пальцы как вода. Если бы не Роза, крепко держащая в руках штурвал семейного корабля, то вряд бы Гершвиным удалось бы долго удержаться на плаву.

Семья жила не богато, но и не зная нужды. Матери по хозяйству помогала служанка, и время от времени чета Гершвиных могла позволить себе такие маленькие радости жизни как игры на скачках, рестораны и походы в театр по выходным. В доме даже было фортепьяно. Его, правда, купили не шумному и непоседливому Джорджу, увлекавшемуся лишь роликами, драками и футболом, а тихому и послушному Айре. Семья не была музыкальной, но музыка проникала в дома обитателей Нью-Йорка помимо их воли. Она гремела на улицах духовыми оркестрами, игравшими все, что было по сердцу его разноплеменным обитателям: английские песенки, шотландские баллады, французские куплеты, еврейские напевы и негритянские мелодии, а из ночных клубов доносилась ни на что не похожая синкопированная музыка, которую на заре нового века, назвали «джазом».

Джордж заинтересовался музыкой благодаря знакомству с еврейским вундеркиндом Макси Розенцвейгом, впоследствии знаменитым музыкантом. Его игра на школьном концерте так поразила мальчика, что он страстно захотел заниматься музыкой.

Не одного учителя сменил, Гершвин, пока судьба не свела его с Чарльзом Хамбитцером, сразу оценившим редкостный талант молодого ученика.

"Мальчик - гениален", - писал он в письме к своей сестре, - "никаких сомнений; он сходит с ума от музыки и не может дождаться следующего урока. Время не существует для него, когда он играет. Но его интересует современная музыка, джаз. Я не возражаю. Но вначале ему следует фундаментально овладеть классической музыкой».

Под влиянием учителя Гершвин стал регулярно посещать музыкальные концерты.

"Я слушал не только ушами, я слушал нервами, умом и сердцем, слушал с таким увлечением, что буквально пропитывался музыкой, - вспоминал об этом времени композитор. - Я шел домой, но музыка звучала в моем воображении. Я садился за фортепиано и повторял услышанное".

Профессиональная музыкальная карьера Гершвина началась на знаменитой 28-й улице Нью-Йорка, прозванной Тин-Пэн Элли, что в переводе значит Аллея луженой посуды. Тин-Пэн Элли была буквально нафарширована нотными издательствами и магазинами. Звуки инструментов неслись из всех окон, создавая немыслимую какофонию. Кто-то сравнил эти звуки с огромной кухней, где все время гремят сковородками и жестяными кастрюлями. Название быстро прижилось и словечко «Тин-Пэн-Элли» быстро вошло в обиход как символ американской, нехитрой песенной «кухни».

В один прекрасный день пятнадцатилетний Джордж предстал перед менеджером музыкального издательства "Ремик и К°". Он сел за рояль, не особенно рассчитывая на успех. Однако, к его удивлению, был принят на должность плаггера за 15 долларов в неделю. Плаггер это пианист, который торгует… песнями. Он наигрывает для покупателей песни, подбирает репертуар исполнителям, и создает успех "своим"песням, насвистывая и напевая их во всех людных местах города: в трамвае, на улице, в залах ожидания вокзалов, в магазинах и даже в гостях. Эта должность была, конечно, весьма скромной, но ни один из педагогов не смог бы научить Джорджа тому, чему он учился сам, торгуя песнями: он научился понимать, как на кухне Тин-Пэн-Элли печется успех.

"Говорят, что во всех нас скрыты семена того, что мы будем делать, но мне всегда казалось, что у тех, кто умеет шутить, семена прикрыты лучшей почвой и более щедро удобрены". Эти хемингуэевские слова будто бы написаны специально о Гершвине. Талантливый, красивый, всегда улыбающийся, энергичный и остроумный, он скоро стал заметной фигурой на Аллее луженой посуды.

И вот, наконец, настал тот день, когда Джордж взялся за перо. Летом 1916 года молодая звезда София Гукер впервые исполнила на Бродвее песенку 18 летнего композитора «Я становлюсь девушкой». Гершвин описывал это события со свойственным ему юмором так: "Всю ночь я не смыкал глаз. Я мысленно спел "Я становлюсь девушкой" по крайней мере, двести раз, каждый раз находя в ней все новые перлы. Устал я смертельно. Под утро я возненавидел эту мерзкую песенку, убежденный в ее кромешной бездарности".

Автором слов к этой песенке, да и ко всем остальным был старший брат Джорджа Айра.

Едва ли можно найти столь не похожих друг на друга людей как братья Гершвины.

Джордж заводной, шумный, общительный и нервный, он весь движение, порыв и непрерывная жажда деятельности. Ему просто не сиделось на месте, и он всегда был окружен многочисленными друзьями, и всегда в центре событий.

Айра уравновешен и спокоен. Блаженно растянувшись на диване, не спеша выкуривая одну сигару за другой, он мог не выходить из своей квартиры по нескольку дней, наслаждаясь покоем и тишиной. О его медлительности ходили анекдоты: «Сегодня мне предстоит поменять ленту в пишущей машинке, жаловался Айра брату, а это считай, что весь день пропал.

Джордж бал общепризнанным светским львом и покорителем женских сердец. Его романы с первыми красавицами Америки всегда были главными темами светской хроники. Однако Гершвин не любил ни одну женщину настолько, чтобы на ней жениться. Его старый друг как-то сказал Гершвину: "Послушай, Джордж, если бы тебе пришлось начать жизнь сначала, ты что, опять влюбился бы только в себя?»

Узнав, что девушка, в которую он, казалось, был неистово влюблен, вышла замуж, Гершвин спокойно обронил: «Если бы Я не был так занят работой, то был бы совершенно убит горем.»

Айра в отношениях с женщинами просто поражал всех своей наивностью. Его счастливый, долгий и единственный брак не состоялся бы никогда, если б девушка, в которую он был молчаливо влюблен много лет, не выдержала и сама, наконец, не предложила ему свою руку и сердце.

Джордж - идеалист, витающий в облаках, Айра, в отличие от брата, обладал холодным, расчетливым умом и был реалистом, твердо стоящим обеими ногами на земле.

Джордж жил с сознанием своей высокой миссии художника. Он был одержим музыкой и мог работать где угодно, когда угодно и сколько угодно.

Айра же считал себя простым тружеником честно и добросовестно выполняющим свою работу. Но ему было куда интересней провести весь день не за письменным столом, а за обеденным, а также играя в покер и на скачках. На вопрос одного журналиста о том, что появляется раньше, стихи или музыка, он ответил коротко и ясно: «контракт».

В одном, пожалуй, Джордж и Айра были схожи - и тот и другой стремились достичь в своем деле настоящего мастерства.

Джорджа до конца жизни беспокоило отсутствие систематического музыкального образования и он, даже на пике славы, старался брать уроки музыки у известных музыкантов своего времени. Он говорил: «Мне еще многому нужно научится, я человек у которого немного таланта и очень много нахальства».

Айра в работе был настолько дотошен и тщателен, что друзья прозвали его ювелиром. Он постоянно штудировал справочные книги, книги по теории стихосложения и был так образован и начитан, что друзья называли его ходячей британской энциклопедией.

К 25 годам Джордж стал известным мастером “легкого” жанра. Его песни звучали по всей Америке, его многочисленные мьюзиклы шли на Бродвее, но настоящая слава композитора еще ждала своего часа. Двадцатые годы в Америке называют "веком джаза.

Чикаго и Нью-Йорк были его великими столицами. Пластинники Луи Армстронга, Дюка Эллингтона, Пола Уайтмана расходились миллионными тиражами, а в клубах и танцзалах, где они играли яблоку негде было упасть. Радио принесло джаз в каждый дом и, естественно это не могло пройти мимо Джорджа Гершвина.

В негритянских клубах Гарлема в те годы частенько можно было встретить красивого молодого человека державшего себя с достоинством, без высокомерия, без панибратства. Он редко что-нибудь записывал, но слушал очень внимательно, он буквально впитывал поразительно талантливую, темпераментную разноголосицу, в которой речь, песня и музыкальные инструменты сливались, оттеняя друг в друга. Пожалуй, в биографии Гершвина это был важнейший курс его "музыкальных университетов". Пройдет совсем немного времени, и композитор "заговорит" совсем по-другому.

В 1924 году Америка отмечала 100 - летний Авраама Линкольна и Полю Уайтмену, руководителю одного из самых больших белых симфо-джазовых оркестров предложили выступить на концерте, посвященном этой дате. Уайтмену хотелось сыграть что-то новенькое, и он попросил Гершвина написать пьесу для своего выступления. Джордж согласился и мгновенно забыл о своем обещании. Каково же было его удивление, когда за месяц до концерта он прочел в «Нью-Йорк таймс» что, знаменитый композитор Джордж Гершвин пишет для Пола Уайтмена новое произведение, которое обещает быть шедевром.

Гершвин схватился за голову, однако нужно было срочно что-то делать.

Молва приписывает Джорджу такой диалог с другом:

Гершвин - Они думают, что Гершвин может написать шедевр по заказу! –
Друг - А он не может?
Гершвин - Конечно, может, только до сегодняшнего дня не и подозревал об этом. Времени оставалось в обрез.

Вначале он хотел ограничиться простым коротеньким блюзом, но музыкальная фантазия разыгралась помимо его воли.

Вспоминает Джордж Гершвин: "Внезапно мне пришла в голову идея. Так много все болтали об ограниченности джаза… что я решил, насколько возможно, разбить одним ударом эту ошибочную концепцию. Вдохновленный этой целью, я принялся писать с непривычной скоростью. У меня не было ни плана, ни структур. Я слышал ее как музыкальный калейдоскоп Америки - наш кипящий котел, нашу многонациональную энергию, наши блюзы, нашу столичную суматоху.

С 7 января по 4 февраля 1924 года гостеприимная, шумная, всегда полная друзей, квартира Гершвина закрыла двери для всех посетителей. Тишина лишь изредка прерывалась короткими репликами вполголоса. Всюду - на рояле, на столе и на полу были разбросаны нотные листы.

Работали так: Гершвин писал клавир рапсодии для двух фортепиано, оставляя пустые строчки для импровизаций пианиста. Как только лист заполнялся, его брал аранжировщик и оркестровал музыку для джазового состава. Затем ноты поступали к Полю Уайтмэну и он начинал репетицию с оркестром. Наконец все было закончено. Свое детище Гершвин назвал «Рапсодия в стиле блюз». Слово Blue по- английски, означает не только синий или голубой, но и "хандра, печаль и блюз. Так что получается нечто вроде "Рапсодия в грустях", Голубая Рапсодия или Рапсодия в стиле блюз».

Премьера состоялась 12 февраля 1924 года, и эта дата стала поворотной в жизни и музыкальной карьере Джорджа Гершвина.

За роялем сам композитор. Сергей Кусевицкий бывший на концерте писал « Те, кто хоть раз слышал Гершвина в "Рапсодии в стиле блюз", тот никогда этого не забудет. Разлетавшийся по залу блеск, виртуозность и точность ритма в его игре были невероятны, уверенность и легкость - еще более невероятны… он "заводил" оркестр и публику, буквально "сдвигая их с места" и это просто наэлектризовывало воздух».

"Многие композиторы ходили вокруг джаза, как коты вокруг тарелки с горячим супом, ожидая пока он остынет, чтобы насладиться им, не опасаясь обжечь языки, поскольку они привыкли к тепловатой, дистиллированной жидкости, приготовленной поварами классической школы. Леди Джаз, украшенная интригующими ритмами, шла танцующей походкой через весь мир, вплоть до эскимосов на Севере и полинезийцев на Южных островах. Но нигде ей не встретился рыцарь, который ввел бы ее как уважаемую гостью в высшее музыкальное общество. Джордж Гершвин совершил это чудо. Он смело одел эту крайне независимую и современную леди в классические одежды концерта. Однако нисколько не уменьшил ее очарования. Он - принц, который взял Золушку за руку и открыто провозгласил ее принцессой, вызывая удивление мира и бешенство ее завистливых сестер", писал один из журналистов, после премьеры рапсодии.

Гершвин проснулся знаменитым, и его слава вскоре достигла Европы.

«Рапсодию» играют в Париже, но реакция французского музыкального эстеблишмента не была восторженной. Сергей Дягилев бросил фразу, ставшую крылатой: "Это хороший джаз, но плохой Лист", а Сергей Прокофьев не преминул произнести один из своих "мимолетных сарказмов": "Это вязанка тридцатидвухтактовых шлягеров".

В Лондоне «Рапсодию» приняли гораздо лучше, Гершвин просто очаровал лондонскую публику. В его честь дают обеды и приемы, а будущий король Георг У дарит ему свой портрет с надписью «Джорджу от Джорджа». Лорд Ситуэл так описывает нашего героя той поры: «Высокий, с бьющей через край энергией. Красивая голова с шапкой курчавых волос, четко очерченное лицо с крупными, правильными чертами – все это говорило о неординарности личности и талантливости этого человека. Я знал, что Гершвин был сыном эмигрантов из России и вырос в беднейшем районе Нью-Йорка, но он обладал безупречными манерами и приятным культурным голосом».

Вместе со славой пришел и достаток. В 1925 году Айра и Джордж покупают пятиэтажный дом на 103-й улице Нью-Йорка, куда и перебирается все многочисленное семейство Гершвиных.

На первом этаже находилась биллиардная, на втором столовая и гостиная, на третьем и четвертом этажах располагались спальни, а пятый этаж был отдан во владения Джорджа. Здесь были все условия для работы: великолепное фортепиано, удобные полки для книг, шкаф для рукописей, комфортабельные кресла и огромный письменный стол, больше напоминавший стол для бильярда.

Дом был гостеприимным, шумным, всегда полон гостями.

Пришедший с деловым визитом голливудский сценарист, С.Н. Берман так описывает посещение этого необычного дома:

"Я довольно долго и безрезультатно звонил, стоя у входной двери. Сквозь занавешенные стекла я различал снующие внутри фигуры людей и продолжал нетерпеливо звонить. Никакой реакции. Наконец я толкнул дверь и вошел внутрь. В холле курили трое или четверо молодых людей, совершенно мне не знакомых. Заглянув в биллиардную, я увидел усердно гоняющих шары игроков. Никого из них я не знал. На мой вопрос о Джордже и Айре никто не потрудился ответить, лишь один из них сделал еле заметный жест в сторону верхних этажей. Поднявшись на следующий этаж, я увидел новую группу людей. В одном из них я с трудом узнал знакомого и спросил его о Джордже и Айре. Тот сказал, что они где-то наверху. Там я нашел его брата Артура. «Он на четвертом этаже» наконец-то я получил ответ на свой вопль дошедшего до ручки визитера. Я поднялся на пятый. «Где Джордж» мрачно спросил я. «А он перебрался в свою старую комнату в отеле за углом.сказал, что нуждается в уединении. ответил Айра".

В России ходит сотни смешных баек о Михаиле Светлове, в Америке их не меньше о Дж. Гершвине, слывшем чрезвычайно остроумным человеком.

Вот две из них: Гершвин сочинял мьюзикл. Работа затягивалась, и он не смог в обещанный срок отослать партитуру издателю. Тот, очень рассерженный, телеграфировал композитору: "Если в течение двадцати четырех часов я не получу партитуру, то собственными руками заставлю вас сдержать данное слово. Предупреждаю, что в отличие от вас я свои обещания всегда выполняю!"

Получив эту телеграмму, Гершвин немедленно ответил: "Прошу понять, что если бы я работал только руками, то так же аккуратно выполнял бы свои обещания".

Один американский пианист, отправившись в гастрольную поездку по Ближнему Востоку, внезапно вернулся на родину. При встрече с Гершвином он объяснил, что вынужден был прервать свои гастроли, потому что дважды был обстрелян арабами.

- Да что ты говоришь! - удивился Гершвин. - Вот уж никогда не предполагал, что арабы так хорошо разбираются в музыке!

В 1928 году Гершвин снова отправляется на гастроли в Европу. Маршрут был таков: Лондон, Вена и Париж. Этот город в те годы был магнитом для разноплеменной богемы, слетавшейся туда со всего света, потому что как писал Шагал, «Солнце искусства сияло только над Парижем». Во Франции судьба сводит Джорджа с великим Морисом Равелем, у которого тот мечтал брать уроки. Отклонив просьбу молодого композитора, маэстро вежливо ответил "Зачем вам быть второсортным Равелем, если вы можете стать первосортным Гершвиным».

Попытка начать занятия со Стравинским также не увенчалась успехом. Стравинский с присущим ему юмором заметил: "Если вы зарабатываете своей музыкой 100 тысяч долларов в год, то это скорее я должен брать у вас уроки. Он предсказал Гершвину большое будущее, при условии, конечно, что молодой музыкант устоит перед соблазнами "долларов и обедов".

Американцы просто оккупировали послевоенный Париж. Во-первых, во Франции доллар был необычайно силен, а во-вторых – это было модно. Художники, писатели, фотографы, танцовщики, актеры, дамы, после развода, светские дебютантки, все стремились в Париж, надеясь как-то по-новому устроить свою судьбу.

Из поездки Гершвин привозит замысел нового произведения, он назовет его «Американец в Париже».

Сюжет сюиты таков: молодой американец приезжает в Париж и в погожее майское утро отправляется на прогулку по Елисейским полям. На каждом шагу он находит повод для восхищения. И не Лувр, не Версаль, а просто парижские улицы с их сутолокой, гудками таксомоторов, нарядной толпой. «Я хотел передать впечатление американского туриста в Париже - гуляющего по городу, слушающего уличные голоса и... погружающегося во французскую атмосферу», объяснял свой замысел Гершвин.

Премьера "Американца» состоялась 13 декабря 1928 года в Нью-Йорке и вскоре "Американец" вошел в постоянный репертуар многих джазовых и классических оркестров мира

"Как золотую нить, он вытягивал из клавиатуры восхитительную мелодию, - затем он играл с ней, жонглировал ею, озорно вращал и подбрасывал, ткал из нее новые варианты, завязывал и развязывал на ней банты, бросал ее в каскад беспрерывно меняющихся ритмов и контрапунктов. В то время как я наблюдал за его игрой, поймал себя на мысли о том, что все происходящее больше походит на сон, чем на земную явь. Магическое очарование этого человека было слишком велико, чтобы быть реальностью» - так описывал один из слушателей впечатление от «Американца».

В 1933 году тридцатилетний Джордж Гершвин на вершине славы, у него солидный годовой доход, его имя гремит по обе стороны океана, им написано множество популярных песен и поставленных на Бродвее мьюзиклов. Сейчас вы посмотрите отрывок из мьюзикла Дж. Гершвина «Давайте потанцуем» с великой танцевальной парой того времени «Джиджинер и Фред». С Фредом Астером Гершвина связывала многолетняя дружба.

Джордж перебирается из дома на 105 в новую двухэтажную квартиру, состоящую из четырнадцати жилых комнат, гимнастического зала, зала для приемов и английского сада. Квартира была элегантной и респектабельной, интерьер и мебель проектировались по эскизам лучших американских декораторов. В его рабочем кабинете был огромный письменный стол, со встроенными точилками для карандашей и всевозможными полочками для канцелярской мелочи, и роскошный рояль. Для работы были специально заказаны именные нотные листы с фамилией композитора в левом верхнем углу.

У композитора еженедельно собирался кружок близких ему друзей, время и день могли меняться, но содержание никогда – главными действующими лицами этих встреч был он и его музыка, и не было на свете более счастливого человека, чем Джордж Гершвин, садящийся за рояль.

Следующий 1934 был для Гершвина годом невероятной активности. Он начался с турне по Америке, в котором за 29 дней был проделан путь в 18 тысяч километров и дано 28 концертов. Джордж знаменитость, и его приглашают на радио вести свою программу. Каждый понедельник и пятницу остроумный ведущий, пианист, композитор, дирижер ведет импровизированный диалог со зрителем, представляя не только свою музыку, но и песни других композиторов. Для такого эгоцентрика как наш герой – это было просто настоящим подвигом.

Джордж загружен по уши, песни и мьюзиклы, гастроли и радио передачи, просто не понятно, как среди этой массы дел он находит время и силы для работы над своим самым знаменитым и значительным произведением оперой «Порги и Бесс».

А началось эта история еще в 1926 году. Как-то Джордж долго не мог заснуть и решил немного почитать на ночь. На глаза ему и попалась книга Хэйворда «Порги и Бэсс», он начал читать, и уже не мог оторваться, пока не дочитал до конца. Колоритный быт негров американского юга, история любви калеки Порги и красавицы Бесс, нежность и страсть, предательство и верность, любовь и измена. О таком сюжете для оперы, можно было только мечтать. Он написал письмо автору с предложением о совместной работе. Хейворт согласился и через неделю они уже гуляли по деревянному настилу морского пляжа в Нью-Джерси, где жил писатель, обсуждая будущую постановку. Но обстоятельства сложились так, что вплотную взяться за работу он смог только через семь лет.

В июне 1934 Джордж Гершвин вместе с кузеном Гарри Боткиным, отправились для сбора материала на остров Фолли-Айленд, находящийся в десяти милях от городка, где происходило действие романа. Порги В рыбацкой деревушке друзья жили настоящими дикарями. В маленьком деревянном домике были две железные кровати, таз для умывания и старенькое пианино. За водой нужно было ездить в город, но Гершвин был весел и счастлив, он забыл о своих щегольских привычках, ходил без рубашки и носков в одних грязных шортах, перестал бриться и отрастил бороду. Собирая музыкальный материал для оперы, он облазил весь остров вдоль и поперек, пропадая на плантациях, в негритянских церквях и лавках. Вскоре Гершвин стал в деревушке своим человеком. «Когда мы слушали спиричуэлс или наблюдали бродивших возле хижины негров, я неожиданно почувствовал, что Гершвин находится среди них, как у себя дома... Я никогда не забуду, как однажды вечером Джордж пел вместе с неграми и постепенно, к их громадному восторгу, перехватил роль запевалы. Я думаю, что он был единственным белым способным сделать это», вспоминал автор романа о житье Джорджа на острове.

В августе 1934 года Джордж и Гарри возвращаются в Нью-Йорк. Полтора года продолжалась работа над «Порги» и все это время Гершвин жил с уверенностью, что опера будет лучшей его работой. На последней странице рукописи значится дата: 23 августа 1935 года. Фантазия настолько захлестнула композитора, что он просто забыл о законах восприятия: полный клавир оперы составил 559 печатных страниц, и для ее исполнения потребовалось бы 4 1/2 часа. Пришлось делать новую редакцию, хотя Гершвину было невероятно больно расставаться с каждым тактом.

Метрополитен-опера предложила композитору заключить контракт на постановку, но от предложения пришлось отказаться т.к. негры-певцы не допускались на прославленную сцену, а композитор не мыслил себе других исполнителей. Оперу репетируют в Колониэл-театре Бостона.

Премьера состоялась 30 ноября 1935 года в переполненном Колониал-Театре Бостона. Опера была, поставлена режиссером Рубеном Мамуляном, уроженцем Тбилиси, учившимся в Московском университете. Декорации и костюмы были выполнены по эскизам Сергея Судейкина. Публика приняла оперу с огромным энтузиазмом. Газеты после премьеры писали, что никогда прежде американская музыка не сверкала таким разнообразием народных интонаций. Блюзы, спиричуэлс, духовные гимны, трудовые негритянские песни элементы джаза и классика сливались в одну упоительную музыкальную ткань. Такого Америка еще не слышала. Несмотря на хороший прием, надежды братьев на материальный успех не оправдались: они потеряли 10000 долларов, вложенных в постановку. Джордж не огорчался. Когда и где опера приносила доход? - посмеивался он.

Вслед за Бостоном опера была поставлена в Нью-Йорке, Филадельфии, Питтсбурге, Чикаго, Детройте и в Вашингтоне.

Подлинное признание и понимание "Порги и Бесс" началось только после смерти композитора.

Сейчас вы послушаете отрывок из оперы в классическом исполнении.

После премьеры Джордж не мог ни есть, ни спать. Его начали мучить головные боли, он стал раздражительным и вспыльчивым. Друзья решили, что он устал и сказывается колоссальное нервное напряжение.

Обеспокоенные врачи советуют отдохнуть. Гершвин едет в Мексику и возвращается полный сил и творческих планов. Ему предлагают поработать в Голливуде. Летом 1936 года Айра с семьей и Джордж перебираются из Нью-Йорка в Беверли Хиллз и поселяются в роскошном доме с бассейном. Но работа на фабрике грез не пришлась композитору по душе. Он мечтал о серьезной музыке и бесчисленные голливудские сценарии о золушках и сказочных принцах были ему в тягость.

Он немного похудел и его друзья все чаще замечали подавленное и унылое настроение весельчака Джорджа. Из состояния меланхолии его выводили только концерты. На одном из выступлений он внезапно потерял сознание, но тут же взял себя в руки и превосходно доиграл до конца, как будто ничего не случилось.

Какая-то болезнь незаметно подтачивала могучий организм. Внешне он почти не изменился, но стал раздражительным и выглядел очень усталым. Как-то вечером к нему пришли гости. Джордж с удовольствием участвовал в беседе, но внезапно чья-то фраза вывела его из себя. Он вскочил из-за стола и скрылся в ванной комнате. Там его нашли в ужасном состоянии. Он жаловался на страшную головную боль и расшатанные нервы. Его уложили в постель, и два дня он пролежал почти без движения.

Даже близкие люди не могли поверить, в то, что Гершвин серьезно болен и ему требуется тщательное медицинское обследование. Джордж находился в прекрасной спортивной форме, был физически очень крепок и имел фигуру атлета. Он играл в гольф, ездил на лошадях, удил рыбу, плавал и мог часами танцевать без устали. Для всех он был олицетворением здоровья. Лишь 22 июня 1937 года все поняли, что с Джорджем происходит что-то ужасное. На одном из приемов он сидел совершенно неподвижный, молчаливый и абсолютно равнодушный ко всему окружающему. Врачи настаивают на госпитализации. Его кладут в клинику, но обследования ни к чему не привели. Между тем состояние Джорджа ухудшалось с каждым днем, он не переставал жаловаться страшные на головные боли, потерял координацию движений. Джорджа снова помещают в клинику. 8 июля врачи убедились в том, что перед ними тяжелый случай рака мозга. Джорджу предстояла серьезная операция. Знаменитый нейрохирург Денди был в отпуске. По распоряжению правительства два эсминца разыскали в океане его яхту и доставили профессора в клинику, где находился Гершвин. Операция не внесла изменений в положение больного. 11 июля 1937 года Джордж Гершвин в возрасте 38 лет скончался.

13 июля по радио был передан концерт памяти Гершвина, в котором приняли участие крупнейшие композиторы и музыканты. Тело Гершвина было перевезено в Нью-Йорк и 15 июля погребено на кладбище Маунт-Хоуп. Несмотря на проливной дождь, тысячные толпы провожали композитора в последний путь.

Маститый австрийский композитор Шёнберг высоко ценил музыку Гершвина. Когда его однажды спросили, к какому "стилю" следует отнести Гершвина, "серьезному" или "легкому", он ответил:

"«Серьезный или несерьезный», Гершвин-композитор - человек, который живет музыкой и выражает все чувства - серьезные и несерьезные - музыкой, потому что это его естественный язык. Я знаю многих «серьезных» композиторов, умеющих только складывать ноты. Они серьезны, поскольку лишены чувства юмора. Нет сомнения в том, что Гершвин - новатор. То, что он сделал с ритмом, мелодией и гармонией, переходит границы понятия «стиль»".

Директор картинной галереи МЕОЦ
Юлия Королькова.
(по материалам Интернет)